Рассмешить ребёнка. Дмитрий Юртаев (Минск)

Эта история сначала покажется вам серьёзной и даже местами грустной, хотя я постараюсь описать её без нравоучений, с юмором, потому что грустные и серьёзные истории не нравятся даже многим взрослым. Но всё равно, в конце всё будет хорошо и даже весело.

Перед детьми выступать всегда ответственно. Дети — это не взрослые, которые могут тебе улыбаться и хлопать, даже если им в тебе что-то не нравится. А вот если какому-нибудь ребёнку не интересна твоя книжка, если он скучает на встрече с писателем — можно сворачиваться и уходить. Всё равно детвора будет болтать ногами, ковырять в носу, вертеться и крутиться, не обращая на тебя внимание. Ты им — не интересен!

Лучшая награда для меня, как для детского писателя, — пытливый взгляд мальчишек и девчонок. Мне всегда приятно, когда все они внимательно смотрят и слушают. И, конечно, когда все принимают участие в конкурсах и играх по ходу представления.

Но есть дети, отличающиеся от остальных особенностями своего развития. Больные, инвалиды. Они — самая главная лакмусовая бумажка для оценки творчества детского писателя. Смог заинтересовать их своими стихами-рассказами, значит ты — настоящий Писатель. На одной встрече со такими детьми я понял это на собственном примере.

Пригласили как-то меня на встречу с юными читателями из детского дома интерната для детей-инвалидов с особенностями психофизического развития. Предупредили: ребята плохо слышат, плохо видят, у отдельных есть задержки в развитии. Ну и что? Мне не привыкать! Взялся за гуж — не говори, что ты не писатель! Поскрёб по сусекам актёрского мастерства, взял побольше обаяния и харизмы, побольше книжек и подарков и в путь. Встретились в библиотеке. Человек двадцать разного возраста от дошкольников до старшеклассников. Сидят, молчат, смотрят серьёзно. И никто не улыбается.

Подходит ко мне женщина и говорит:

— Вы постарайтесь не обращать внимания, если дети что-нибудь не поймут, не увидят или не услышат. Говорите помедленнее, я буду рядом с вами им переводить. Я — сурдопереводчик.

Ну что же, для взаимопонимания пусть и переводчик будет, я не против.

Хочу заметить, что с любой аудиторией я не люблю общаться, сидя за столом. Сколько бы не было времени для выступления (пять минут или пять часов), я — на ногах. Бегаю, прыгаю, верчусь, кручусь; руки — ветер, ноги — колесо. За что некоторые маститые писатели-коллеги меня «недолюбливают». Где это видано так себя вести?! Вот и на этой встрече я тоже не сел на стул за стол.

Библиотекарь представила меня: «Писатель... детский... с литературной программой...» и тому подобное. Сурдопереводчик напротив детей на стульчике за столом сидит руками жестикулирует, переводит для более полного понимания. Дети внимательно слушают, не отвлекаются, смотрят серьёзно. А я стою и думаю, с чего бы начать, чтобы публике понятно было. А, была не была! И начинаю программу с самого громкого, весёлого и хулиганского стихотворения «Великан Шурум-Бурум».

Не обращая внимания на сурдоперевдчицу, приглашаю желающих помочь мне в прочтении стихотворения на сцену, раздаю им реквизит (гремелки, шумелки, ударелки), чтобы по моей команде они что есть силы шумели, гремели, топали, свистели, короче, делали самый громкий шум. Да-да, такое вот у меня стихотворение. И начинаю читать. После первого столбика я забыл, что дети не совсем обычные, читать нужно помедленней, погромче, чтобы переводчица успевала. Стихотворение длинное, мы вместе с детьми его читаем, помощники друг друга перешуметь пытаются, те кто в зале — смеётся, телефоны достали, снимают.

Начинаю читать последний столбик и вспоминаю: среди детей, вроде, глухие, немые и слепые должны быть, надо бы пояснить, если кто чего не понял. Оборачиваюсь — а сурдопереводчица сидит за столом, сложив руки, и улыбается. Я в шоке: наверное, слишком быстро говорил, не успевала за мной! Спрашиваю:

— Что, торопился, не перевели?

— Нет, всё нормально, — отвечает, — Вы на детей посмотрите, по-моему, они и без меня всё прекрасно поняли.

И точно: дети улыбаются, смеются, с мест повскакивали, тараторят. Одним словом — обычная творческая встреча детского писателя с обычными детьми.

В общем, полтора часа представления пролетели незаметно. Что мы только не вытворяли: на голове стояли, под столами ползали, бегали, прыгали, пели, плясали, загадки отгадывали, ну и читали книжки конечно. Одним словом, всё прошло как обычно громко и весело. Под конец заметил: один серьёзный мальчик за всё представление так ни разу и не улыбнулся, сидел на месте, в конкурсах не участвовал. Ну, думаю, не понравилась ему встреча с писателем, не интересно ему. А это — прямой упрёк мне, как писателю: не смог заинтересовать! Но я сдаваться не привык. Что же делать?

В конце, как обычно, автограф-сессия и фото на память. Дарю каждому ребёнку по книжке с подписью и пожеланием от автора и рисую каждому картинку на память (да, не люблю я просто так книжки подписывать, обязательно какую-нибудь смешную рожицу нарисую или даже портрет самого юного читателя). Дошла очередь и до серьёзного мальчика. Подходит он, я ему книжку подписываю, весёлый экспромт в стихах пишу:

«Веселиться от души и не грызть карандаши!». Дети вокруг нас шумят, смеются, а он нет, всё такой же серьёзный. А сурдопереводчица говорит:

— Вы не обращайте внимание, Миша у нас всегда серьёзный и молчаливый, он с рождения никогда не улыбается, ни в интернате, ни дома.

И тут меня как током ударило: я, детский писатель, не смог развеселить ребёнка?! Не смог подарить ему радость! Да какой же я после этого писатель? Правильно — никакой! Опечалился, но виду не подаю.

— Хочешь, — спрашиваю Мишу, — я твой портрет нарисую?

Молчит Миша, головой даже не кивает, смотрит на меня серьёзно. Ну, молчание — знак согласия. И рисую я в книжке такую Мишкину рожу, от которой все дети вокруг смехом заходятся. Никогда таких смешных портретов не рисовал. И вдруг все мгновенно стихли. Тишина невероятная. Что такое? Поднимаю глаза: и переводчица, и все дети остолбенели, стали в один момент сами серьёзными и на Мишу смотрят. Тут и я повернулся в его сторону. А Мишка — улыбается! Первая из оцепенения вышла сурдопереводчица:

— Что Вы такое сделали, — спрашивает, — как Вам это удалось? Миша же за всю свою жизнь ни разу не улыбнулся! Всё время серьёзный был.

Тут и детвора растаяла, Мишку в бока тычет, тоже смеётся. Я-то думал, что шутят про Мишу, а оказалось нет.

Не знаю, кто от той встречи получил больше удовольствия: эти дети, которым мои книжки понятны были без перевода; сурдопереводчица, которой не пришлось переводить на пальцах каждое моё слово; а, может, Мишка, который улыбнулся первый раз в жизни. Или я, который понял, что детский писатель не обязательно должен уметь писать весёлые стихи и истории. Главное, что должен уметь настоящий детский писатель, — рисовать смешные рожицы!