В наше время… Написав это, я вдруг сразу увидел, как недовольно искривляется лицо современного юного неофита: «Опять старпёр пустился в свои сентиментальные ностальгические бредни!..».
Что делать, приятель, старость переходчива. Придёт время, и ты сам станешь докучать собственным внукам россказнями о баснословных «девяностых», о «миллениуме» и прочих малоинтересных для них хронографических древностях.
В наше время, наше поколение имело своих писателей, свою литературу, свой кинематограф, в которых, как в зеркале, отражалось «лица необщее выраженье» тех, кто родился и взрослел в годы войны и сразу после войны. Поэтому мы были интересны сами себе. Поэтому литература была для нас не обременительным летним «внеклассным чтением», а стала неотъемлемой частью собственной жизни. Таким обязательным «внеклассным чтением» в те годы для всех нас стала книга Э.М. Ремарка «Три товарища».
Ну что ж, перечитаем собственную жизнь… Подобное чтение – не из самых скучных.
Роман Ремарка был написан им в 1936 году, а в русском переводе издан лишь через двадцать лет, в «оттепельном» 1958 году. В рекламе он не нуждался и, чтобы прочесть книгу, в библиотеках тогда приходилось записываться в не кончающиеся очереди. Роман тут же разошёлся на пословицы и афоризмы. Многие из нас, не надеясь на собственную память, даже заводили специальные тетрадки, в которые выписывали наиболее понравившиеся сентенции Ремарка:
«Забыться – вот сегодня главный девиз! И не ломать себе голову!»,
«В век деловитости нужно быть романтиком, этом весь фокус. Контраст притягателен»,
«Принципы нужно иногда нарушать, иначе от них никакой радости»,
«За то, чтобы наши дети заимели богатых родителей!»,
«Жизнь, братцы,- это болезнь, и смерть начинается уже с рождения. Каждый вдох и каждый удар сердца – это кусочек смерти, маленький шажок навстречу концу»,
«Счастье – это самая неопределённая вещь на свете, которая идёт по самой дорогой цене»...
«Согреем руки у костра воспоминаний», - мог сказать какой-нибудь незнакомец, и сразу было понятно, что с ним можно отправляться хоть куда – хоть в разведку, хоть в неприступное вечернее кафе.
Но фронтовик Ремарк, юность которого прошла в окопах первой мировой войны, не был эстетом и снобом вроде Оскара Уайльда, и самодовлеющее пристрастие к сочинению парадоксальных сентенций не стало его коньком. Иначе его роман так бы и остался собранием набивших оскомину трюизмов, годных к тиражированию городскими пижонами. И весомым доказательством этому стало то активное и плодотворное влияние, которое роман сразу же оказал на творчество молодых советских писателей, только-только вступающих в литературу.
Ровно 60 лет тому назад один за другим вышли романы В. Аксёнова «Коллеги» (1960), «Звёздный билет» (1961) и повесть Б. Балтера «До свидания, мальчики!» (1962). Вполне достойный и достаточный повод, чтобы оглянуться назад и сравнить эти произведения.
Самое главное формальное сходство – их общая сюжетообразующая схема: «три товарища» и подруга главного героя рядом с ними. А упоминание в «Коллегах» о мушкетёрах, о «пузырьке с бальзамом» и «энном количестве экю» безошибочно укажут ещё более точный адрес – «Три мушкетёра» А. Дюма.
Фронтовик Балтер, как известно, после демобилизации учился в Литературном институте, в семинаре Паустовского и первое, самое значительное своё произведение, с благодарностью посвятил учителю. Следы этого ученичества без труда можно обнаружить на страницах повести «До свидания, мальчики». В этой небольшой повести число одоративных, т.е. связанных с запахами, деталей приближается к полусотне, и даже левкой Балтер называет, как и Паустовский, редким вариантом – маттиола.
Такая же богатая, как у Паустовского, одоративная «партитура» была и у его ученика. И потому в повести «До свидания, мальчики!» всё разнообразие запахов, их смешений и градаций помогает читателю подсознательно дооформлять обобщённый образ маленького приморского городка. На страницах повести Балтера пахнет магнолией и сиренью, керосином и ржавым железом, морем и аптекой, прокисшим обедом и горелым оливковым маслом, жареной рыбой и табаком, пóтом и коньяком, дорогими духами и сапожной мазью…
Очный семинар у Паустовского Балтер закончил блестяще. Но если мы обратимся к Ремарку, то сразу станет ясно, что дополнительное «заочное» обучение молодые советские писатели проходили именно у него! Число одоративных деталей в «Трёх товарищах» приближается к шестидесяти! И сравнение этих «партитур», хоть и формально, но достаточно впечатляюще демонстрирует отличие, так сказать, «качества жизни» западного человека и обитателей провинциального советского городка накануне войны. Герой Балтера только «заподозрил, что на свете существует очень много вин», а в романе Ремарка их - море разливанное!.. Если привести здесь только названия вин и спиртных напитков: Шерри-бренди, Фернет-бланка, Сент-Джеймс, Атсберг, коктейль «Колибри», Ангостура, Баккарди, то для русского неприхотливого и неизбалованного слуха все они будут звучать, как изощрённая экзотическая музыка, исполнить которую можно только при помощи таких же экзотических инструментов.
А следующая городская картинка из «Трёх товарищей» у предвоенных советских юношей не могла вызвать ничего, кроме здорового классового раздражения: «Рекламные вывески сияли. В витринах бессмысленно горел свет. В одной из них стояли голые восковые куклы с раскрашенными лицами. Они выглядели таинственно и развратно. Рядом сверкали драгоценности. Дальше был универмаг, залитый светом, как собор. Витрины пенились пёстрым, сверкающим шёлком. У входа в кино сидели на корточках бледные, измождённые люди. А рядом красовалась витрина продовольственного магазина. В ней громоздились башни из консервированных коробок, вяли окутанные ватой яблоки, тушки жирных гусей висели, как бельё, на верёвке, коричневые, круглые караваи лежали между грудами твёрдых копчёных колбас и переливались розовыми и нежно-жёлтыми цветами тонкие ломтики лососины, сёмги и разных сортов печёночного паштета», - слишком уж заманчиво разлагался вовсю «гнилой запад».
В романе Ремарка, кроме привычных запахов природы, пищи и быта, пахнет джином и коньяком, ромом и сигарами, ванилью и орхидеями, абсентом и вишнёвкой, кофе и можжевельником, винным перегаром и парфюмерной лавкой… А кроме них - иные замечательные примеры, так сказать вне классификации: «ром пах солнцем», «персиковый запах её кожи». И, как бы по примеру Паустовского, Ремарк даже для называния кустарника «волчье лыко» предпочтёт экзотическое латинское именование - «дафне индика».
Объединяет книги всех названных писателей и тотальное обращение к морской тематике. По отношению к произведениям молодых русских авторов в этом нет ничего необычного. Всё действие повести Балтера развивается в приморской Евпатории, романы Аксёнова большой частью своих сюжетов также связаны с Балтийским морем. Но удивительно то, что совершенно «сухопутный» сюжет «Трёх товарищей» буквально пронизан морскими аллюзиями, лексикой и романтической топонимикой: «Жидким золотом тёк коньяк, джин сверкал, как аквамарин, а ром стал воплощением самой жизни. С железной несокрушимостью восседали мы за стойкой бара, музыка плескалась, жизнь светлела и наливалась силой, мощными волнами теснила нам грудь, унося прочь и самую память о безнадёжности пустых меблирашек, которые нас ожидали, о безотрадности существования. Стойка бара была капитанским мостиком на корабле жизни, и мы смело правили в пучину будущего».
Кадиллак в романе «напоминал парусник, безмолвно плывущий по пёстрым каналам жизни», «Сумерки между домами сгустились и посинели, как море», «Интернациональ» плавал в них, как фрегат со спущенными парусами»... И даже абажур лампы в одном из кафе был склеен из старых географических карт.
А названия иностранных городов и портов, встречающиеся в тексте, должны звучать для каждого молодого советского читателя, как высокая романтическая поэзия: Рио-де-Жанейро, Манаос, Сант-Яго, Буэнос-Айрес, Пальмас, Ла-Манш, Гибралтар, Суэц, Сингапур, Красное море…
Герои Ремарка не стесняются сравнивать себя с пиратами и называть «последними из романтиков». А герои Балтера о романтике говорят «небрежно», они презирают «театральную романтику», потому что со школьной скамьи их приучали к тому, что романтика может быть только «революционная». Но, тем не менее, юноши не могут устоять перед звуком гавайской гитары, а Витька, получивший от отца синяк под глазом, решительно наденет на голову кривую пиратскую повязку.
Жить у моря и быть холодным прагматиком для нормального юноши невозможно. И потому все герои Балтера бредят морем, мечтают о морской офицерской форме и о далёких заграничных походах. Герои Аксёнова в «Коллегах» становятся морскими врачами, а в «Звёздном билете» отчаянно устраиваются на работу в эстонский рыболовецкий колхоз. И потому «Модель парохода в витрине американско-гамбургского пароходства» из романа «Три товарища» напрямую рифмуется с силуэтом теплохода «Грузия», который стоял на евпаторийском рейде в повести «До свидания, мальчики!», а в фильме М. Калика стал щемящей романтической доминантой.
Ю. Олеша не раз говорил и писал о том, что он открыл «лавку метафор», «депо метафор», и в своей книге «Ни дня без строчки» с восхищением и благодарностью цитировал удачные сравнения В. Нарбута, В. Хлебникова, Ж. Ренара, И. Сельвинского. Если бы ему был знаком роман «Три товарища», в этом списке, несомненно, было бы имя Э.М. Ремарка. Но в годы становления Аксёнова и Балтера Олеша писал практически «в стол», а ранняя его знаменитая проза не переиздавалась уже два десятка лет. Так что мастер-класс писательского мастерства молодым авторам вынужденно приходилось получать не у него, а «заочно», у Эриха-Марии Ремарка.
Под многими его изумительными находками, пожалуй, не отказался бы поставить своё имя и Олеша. И вспоминать их сегодня, и выписывать доставляет такое же удовольствие, как и в юности, в ту заветную, тайную тетрадь:
«В медной бадье бара плавало солнце»,
«А вокруг неё темнота разливала свои чёрные волны»,
«А почему бы не поставить памятник луне или цветущему дереву?»,
«Рассвет на своих серых лапах уже подкрадывался к ним»,
«Она лежала комочком на моей груди, как свёрнутый серебряный веер, как усталая птица»,
«Море приближалось к нам, как огромный серебряный парус»...
Вот ведь вам – опять море!.. С аспирантским увлечением эти примеры можно было бы продолжать и множить, но какому-нибудь скептически настроенному читателю все они, в сумме своей, тем не менее, могут показаться всего лишь собранием текстологических частностей. Есть, однако, и другие примеры, которые с иной стороны смогут продемонстрировать высокую и оплодотворяющую зависимость ученика от учителя: «Пат выходила из воды. Она шла как раз по солнечной дорожке на море, ярким блеском были залиты её плечи, и вся она была словно окутана светом, отчего фигурка её казалась почти чёрной. С каждым шагом наверх она всё выше врастала в слепящее предзакатное солнце, пока лучи его не образовали ореол вокруг её головы», - «Три товарища».
«Он почувствовал страх, когда Галя вышла из воды и направилась к нему с солнечной короной на голубой голове, со сверкающими плечами и тёмным лицом. (…) Идёт Галя. С короной на голубой голове. С тёмным лицом», - «Звёздный билет».
Или ещё пример, со страшной очевидностью доказывающий, что подобные эпизоды не за письменным столом сочиняются и записываются отнюдь не паркеровскими чернилами: «…не помню теперь, сколько человек я убил. Но помню, как однажды сбил одного мальчишку - англичанина. У него патрон застрял в стволе, и он ничего не мог сделать. Я летел вплотную за ним и ясно видел перепуганное детское лицо и глаза, застывшие от ужаса; ему только что исполнилось восемнадцать. И вот в это перепуганное, беспомощное, очаровательное детское личико я почти в упор всадил целую пулемётную очередь, так что череп его разлетелся, как куриное яйцо. А ведь я даже не знал этого малого и ничего плохого он мне не сделал», - «Три товарища».
«В январе 1942 года под Сычовкой, когда под ногами визжал и скрипел морозный снег, я в упор стрелял из пистолета в немецкого ефрейтора. Он почему-то не падал, только шатался и всё хотел вскинуть свой автомат и смотрел мне в лицо нечеловеческими глазами. После каждого выстрела из его спины вместе с клочками шинели вылетали струйки пара. Он упал лицом вниз, и струйки пара иссякли у меня на глазах. Я не знаю, в чём моя вина. Очевидно в том, что я человек и поэтому отвечаю перед своей совестью за все подлости и преступления, совершаемые на земле», - «До свидания, мальчики!».
За такие эпизоды самый пристрастный руководитель любого творческого семинара поставил бы только самые высокие отметки! В круге чтения героев Аксёнова уже были имена Хэмингуэя, Бёлля, Уитмена, они даже слышали об Ионеско. Ремарка среди них нет. Пройдёт много лет, и Аксёнов иронически скажет о том, как писателям его генерации приходилось избавляться от «хэмингуёвины». О Ремарке так уничижительно он не высказывался. И верность чисто ремарковской мысли своего героя: «Только мужская дружба и стоит чего-нибудь на этом свете», - «Звёздный билет», - хранил крепко.
Вернувшись к соображениям, высказанным в начале статьи, вспомним, что упоминаемые здесь романы Аксёнова и Балтера были тут же, как говорится, прямо с колёс, экранизированы: «Коллеги» (1962, реж. А. Сахаров), «Мой младший брат»* (1962, реж. А. Зархи), «До свидания, мальчики!» (1964, реж. М. Калик).
Наше поколение спешило ещё раз, теперь уже визуально, вглядеться в своё собственное отражение. Стоит напомнить и то, что композитором двух последних фильмов был молодой М. Таривердиев. И даже неискушённый в музыке человек вполне мог бы почувствовать, что светлые минорные речитативы, сопровождающие визуальный ряд обеих картин, вышли из-под пера одного и того же талантливого композитора, и потому как бы ненавязчиво объединяют их в «дилогию», в один общий культурный контекст.
Что же было дальше?.. Пришли иные времена, взошли иные имена.
«Куда» и во «что» могут сегодня «посмотреть» нынешнее поколение молодых?.. Есть ли литература, которая созвучна дыханию сегодняшнего молодого поколения?.. Не знаю. Есть ли кино, в котором честно и адекватно отражались бы их беды, чаяния и надежды?.. Не ведаю.
Был снят в 2006 г. неплохой фильм «Мне не больно» (реж. А. Балабанов) с Р. Литвиновой в главной роли. Его, по-современному, можно было бы назвать кинематографическим ремейком «Трёх товарищей». Один из рецензентов с почти священным ужасом писал о нём: «Мне не больно» – единственный фильм из увиденных мной за последнее время российских фильмов, в котором все персонажи – положительные герои».
Что же тогда остаётся «в сухом остатке», как выражаются химики?.. Неужели это только лишь аватары, матрицы и робокопы?.. Олигархи, киллеры, «модели», «звёзды» и менты?.. Неужели это только «культовые» (у них, блин, сегодня всё «культовое!») гангстерские саги «Брат» (1997, А. Балабанов), «Бригада» (2002, А. Сидоров), «Бумер» (2003, П. Буслов)?.. Что говорить об этих фильмах, если в рецензиях о них вспоминаются не российские фильмы, а «Крёстный отец», «Однажды в Америке» и с придыханием сообщается, что «Бригада» - «самый дорогой российский сериал», каждая серия которого обошлась аж в $300 тыс!..
Между
прочим, во всех этих трёх фильмах неслучайно нарушена классическая
архетипическая триадность: в «Брате» - один главный герой, в остальных – их
четверо. Но это, пожалуй, не самое главное. Главное в том, что нарушение
(разрушение!) произошло на ещё большей ментальной глубине.
В
финале чеховской повести «В овраге» есть гениальный диалог: «Вы святые?» -
спросила Липа у старика. – Нет. Мы их Фирсанова». А в фильме «Брат-2» на вопрос
ошарашенной «афроамериканки»: «Вы гангстеры?» герой веско отвечает: «Нет, мы русские».
«О,
ужас, ужас, ужас!..» - как говорил призрак отца принца Гамлета. Если же, не дай
Бог, это действительно так, то «лицо поколения будет собачье», как писал в своё
время Бунин. А нужно ли собакам зеркало?.. Помните, как в «Собачьем сердце» смотрелся в зеркало
Полиграф Полиграфович Шариков?.. То-то!
----------------------------------------------------------------------------
* По роману «Звёздный билет»
Комментариев нет:
Отправить комментарий