Я сейчас примерно в том возрасте, в каком была моя мама, когда случилась эта история. Мне было лет двадцать, и я болталась в холодном океане отчаяния между ощущением своей гениальности и комплексом неполноценности. Читала Стивена Кинга и Кастанеду, писала всякую напыщенную ерунду, слушала классику, мечтала о магнитофоне и похудеть. Мне мешали жить пять кило лишнего веса. Тогда это казалось адским приговором судьбы.
Современной музыки для меня не существовало. Я полагала, что это признак утонченной натуры. Сейчас я думаю, что это был симптом отрицательной социализации. У меня даже не было глуповатой, скверно накрашенной подруги, которая тащилась бы по Ирине Аллегровой. То есть никаких точек отсчета. Это было очень сингулярно и даже слегка солипсично.
В итоге я слушала пластинки с музыкой барокко. Соседка сверху била в пол и кричала: «Будешь такое слушать – умрешь!!!» Черт возьми, она была права. Трудно чувствовать себя живой под сенью органных фуг Баха.
Вместо того чтобы солидно ездить на барахолку за белым дутым пальто или польской косметикой, я таскалась в магазин пластинок «Мелодия», выискивая на полках сборник «Бранденбургских концертов».
