Антонина Каримова
слышится мне в
разговорах старушек.
Скорбь
изначальная в судьбах посеяна,
плачет жалейкой в
сердцах простодушных.
Связанных долгом,
с землёю сроднившихся,
немудрено их
пасти, погоняючи.
Рук узловатых, в
суставах взбугрившихся,
вряд ли коснулся
"прогресс созидающий".
За трудодни
надрывались, сердечные,
чтили обычаи
Троицы, Спаса.
"Доля ты
русская, долюшка женская" -
тысяча лет этим
строкам Некрасова.
Помнится мамы
ладонь заскорузлая,
говор, похожий на
плач или пение.
Не по учебникам
жизнь эта узнана:
в рабстве
рождалось такое смирение.
ПЕРВАЯ ВОЛНА
эмиграции
"Скажи, не в
портах ли рождаются чайки
из белых платков,
голосящих: прощайте".
Лопе де Вега
Когда уходили -
волна закачала,
и шлюпки тянуло к
магниту причала.
Последние дни мы
метались как чайки,
и стало молитвою
слово «прощайте».
Когда уходили
навек на чужбину -
забухало сердце
от мысли единой.
Скажи, не тогда
ли в морские глубины
душа покатилась
яйцом голубиным?
Что здесь
оставляли - тоску иль удачу?
Для нас этот
выбор немногое значил:
ведь руки
навстречу судьбе простирая -
закрыли ворота мы
ада и рая.
Волна утешала:
начни всё сначала,
не видно во мгле
ни страны, ни причала...
Скажи, не в
портах ли рождаются чайки
из белых платков,
голосящих "прощайте"?
1. Вечер
Оживёт в душе
наречье - вологодский говорок,
моё детское
запечье, пред челом печи шесток.
Над опечком три
ступени на полати вознесут,
круторогие олени
на простенке воду пьют.
Очеп к матице
приплюснут, перехваченный кольцом,
в зыбке,
сробленной искусно, спит дитя невинным сном.
Лишь ребенок
шевельнётся - очеп с люлькою качнётся,
как живое
существо, - убаюкает его.
Дедом срублен дом
высокий и венцов его не счесть,
над речушкой
волоокой журавлём глядит окрест.
Над столом в углу
божница, за лампадкой образа.
А на избице
светлицы всполохнёт детей гроза.
Полог там шатром
огромным, как в стручке - детишек ряд.
По тесининам
хоромным каблучки дождя дробят,
да не стукотно, а
мягко, усыпляя деток сладко.
Кружит песенка
дождя, грустью сердце бередя.
2. Утро
Поутру томится
тесто, пухнет и вздыхает.
На почётном
видном месте самовар сверкает,
и кровать стоит
невестой - замуж выдать впору,
накидушки на
подушках, убрана в подзоры.
Ох и басок край
подзоров с трех сторон кровати,
кружевных ее
подолов хватит на три платья.
По избе форсила в
детстве в этаком убранстве,
мнила из себя
принцессу в тридевятом царстве...
Где та глупая
девчушка, вся из тряпочных затей,
в накидушке на
макушке, словно свадебной фате?
И зачем картинки
эти память цепкая хранит,
на забытом диалекте
рассказать о них велит?
Светлой памятью о
маме те картинки оживут:
строгим взглядом
деда в раме Бог смотрел на тот уют...
* * *
И налегке, и с
ношею -
плохою и хорошею,
и по воде, и
посуху -
с котомочкой и
посохом,
через иголку -
ниточкой,
водою - через
ситечко,
сквозь жар печи -
поленьями,
через беду -
моленьями,
по бездорожью -
скатертью -
и дочерью, и
матерью,
сквозь приговор -
надеждою,
и грешной, и
безгрешною.
Путями
перекрестными,
мечтою ли
несбыточной -
веди по жизни,
Господи.
Не оборвись же, ниточка!
* * *
В лица детские
чаще смотрю -
как водой
умываюсь живою.
По природному
календарю,
несомненно, меня
уже двое.
И во мне кто-то
тайно живет,
изнутри беспокоит
немножко -
упирается нежно в
живот,
может, ручкой, а,
может быть, ножкой.
Иногда тяготит
этот плен,
дискомфорта
терплю неизбежность.
Не желаю покоя
взамен
за тревожную,
светлую нежность.
И мне не за что
Бога гневить,
всё в судьбе
принимаю за милость,
каждый день
признаваясь в любви
существу, что во
мне зародилось.
* * *
Пусть к закату
торопятся дни,
но в итоге ничто
не кончается:
встречи близятся
впереди -
там, где царствие
душ начинается.
И без бренных
болезненных тел
как одежд, у
порога оставленных,
улетим мы в
далекий придел
через окна,
закрытые ставнями.
И слетаем к
истокам своим,
где нас матери
нежно баюкали,
и на речку, на
лес поглядим,
где, грибы
собирая, аукали...
Пусть к закату
торопятся дни,
но в итоге ничто
не кончается:
встречи близятся впереди -
там, где царствие
душ начинается.
Комментариев нет:
Отправить комментарий