ЗЛОЙ КРИТИК

Господин ИНКОГНИТО

 

          

                 О романе «Зулейха открывает глаза»

 Роман «Зулейха открывает глаза» так подозрительно настойчиво хвалили на всех уровнях, 

что априорно был скептический настрой. Однако он быстро рассеялся, и я открыл для себя настоящего писателя-профессионала 

Гузель Яхину – яркую, оригинальную, самобытную!

С литературной точки зрения роман - это замечательная проза, особенно первая часть о татарской деревне, полная бытового колорита, деревенских духов, магии, сочных  образов и чувственных подробностей. Безусловно, качественные диалоги. Оригинальные и неожиданные образы:

     

     Велика страна, где живет Зулейха. Велика и красна, как бычья кровь.

        …снег под валенками Муртазы хрустит особенно сочно – как свежая капуста,

         когда Зулейха рубит ее топориком в квашне.

         Дневной свет ударяет в лицо, как лопата.

        На алом околыше фуражки греется солнечный луч.

Безусловно, надо отдать должное таланту автора и её яркой, образной, самобытной, текстурной прозе. Иногда даже чересчур. Когда детали окружающего мира или внешности персонажа описываются излишне подробно, вплоть до разнообразного хруста снега, или размера пор на носу персонажа, или цвета его языка.

В современном изобразительном искусстве подобная направленная детализированность называется гиперреализмом. Как утверждает Википедия: «Гиперреалисты создают ложную реальность, убедительную иллюзию, основанную на имитации реальности… что порождает новое ощущение реальности». Похоже, что такая тенденция есть и в литературе.

На мой взгляд успеху романа способствуют три составляющие. Кроме литературной,  есть идеологическая и политическая.

Политическую составляющую быстрого успеха и перевода более чем на 30 языков обсуждать не берусь – слишком мало знаю, слишком много догадок и предположений. А вот идеологическая подоплёка текста видна невооруженным глазом.

Я отнюдь не поклонник патриархального домостроя, но на мой взгляд, роман пропитан феминизмом. Особенно описание патриархального быта татарской деревни, которое наполнено sexual harassment мужа и прочими унижениями героини по самые уши. Унижение нанизывается на унижение и унижением погоняет, так что в описании мужа - Муртазы и свекрови - Упырихи чувствуется какая-то чрезмерность, гротеск, местами переходящий в карикатуру, которые наталкивают на мысль, что данный текст – это не результат незнания татарского быта, в чём обвинили автора татары, а заранее задуманная и спроектированная конструкция; это специальная лепка образов проклятого патриархального мира не из плоти и крови, а из сажи и пепла. Это символизм, олицетворяющий тяжелую женскую долю в патриархальном прошлом - мрачную, рабскую, проклятую. Это тот черный фон, на котором должен ярче заиграть светлыми красками будущий социалистический рай, пусть и в трудовом сибирском спецпоселении Семрук. Кстати Семрук – татарское искажение древней персидской мифологии о шах-птице Симург. В известном суфийском переложении легенды от Алишера Навои она удивительно перекликается с пресловутым «методом соцреализма».

«Хороший муж» Муртаза вовсе не жертва коллективизации. За его внешними хозяйственными способностями земледельца-единоличника спрятан изверг и мучитель - символ проклятия всего женского рода. В сцене его смерти – никакой защиты собственности, никакого аффекта, он не вызывает ни капли сочувствия, ни микро, ни нано. Смахивает на самоубийство! Этот странный эпизод романа, стал ещё более абсурдным в фильме. Вроде Муртаза взрослый, рассудительный, опытный мужик, вовсе не похожий на шизофреника. А в эпизоде смерти, перед взводом красноармейцев-красноордынцев с винтовками, перед их начальником с наганом без всякого оправдывающего повода хватается за топор. При просмотре сериала возникла мысль, что это создатели фильма лоханулись, упустив какой-то скрытый мотив, но после чтения романа стало понятно, что с Муртазой и муртазизмом быстро, безжалостно и на первый взгляд не мотивированно расправляется сама автор. Почему?

Яхина пытается уйти от сложившегося в литературе и кино стереотипа защитника собственности, который в момент аффекта, ради защиты дома или семьи забывает об осторожности и лезет под пули. Такая смерть может вызвать чьё-то сочувствие, которого персонаж не достоин, а автор не хочет делать из Муртазы (и из Упырихи) мучеников, невинных жертв коллективизации, не хочет к ним никакого сочувствия от читателей-зрителей. По её конструкции прошлое – это не доброе старое время, не повод для ностальгии, а проклятый домострой, эпоха sexual harassment, унижающая женщин и выжимающая из них все соки. Естественно, современная женщина должна заклеймить этот мир и принести в жертву его олицетворение. Так и есть! Муртаза получает пулю, а муртазизм - гранату от клуба татарских феминисток!

Другой главный мужской персонаж Игнатов – убийца Муртазы, комендант посёлка Семрук и любовник Зулейхи. Несмотря на демонстрации наигранной суровости и социальной справедливости, он тоже не внушает симпатии. Своими рефлексиями похож скорее на амёбу, а не на чекиста. А на современный взгляд – пьяница и дурачок с промытыми большевиками мозгами. Автор и его приносит в жертву самогону и более продвинутым (в чекистском смысле) коллегам НКВД-шникам. Таким образом, с главными мужскими персонажами покончено, и главная героиня остается в шоколаде, как self-made woman.

Для Зулейхи свобода на родине была хуже, чем тюрьма, а ссылка в Сибирь оказалось освобождением. Если в своей деревне она была забитой «мокрой курицей» без детей, под постоянными унижениями от мужа и свекрови, то в Сибири стала лучшим стрелком охотничьей артели, матерью сына, и стала сама решать, когда отдаться, а когда нет начальнику (да кто бы у неё спрашивал на самом деле!). Коллективизация и раскулачивание – величайшая трагедия всей страны, эпоха унижений всего народа, для Зулейхи оказалась возможностью открыть глаза.

В 30-е годы в Советской России гражданку Яхину обвинили бы в том, что она льёт воду на мельницу мировой буржуазии, и - в Сибирь, на поселение... В 90-е обвинили бы в приукрашивании. Сейчас обвиняют в очернении. На мой взгляд, бессмысленно ломать копья и обвинять Яхину в «очернении» или в «приукрашивании» истории, в незнании татарских традиций и быта. Её роман - не критический реализм русской классики, не трагическая драма эпохи сталинизма, а адская смесь феминизма, соцреализма и гиперреализма!

Рискну предположить, что и за успехом романа на Западе кроется (кроме политической составляющей) мода на феминизм на фоне всё ярче разгорающейся борьбы западной общественности с sexual harassment. Наверняка, у всех на слуху недавние  скандалы в Голливуде и в Нобелевском комитете по литературе...

 

                                                                           Злой критик

Enable GingerCannot connect to Ginger Check your internet connection
or reload the browserDisable in this text fieldEditEdit in GingerEdit in Ginger×Enable GingerCannot connect to Ginger Check your internet connection
or reload the browserDisable in this text fieldEditEdit in GingerEdit in Ginger×Enable GingerCannot connect to Ginger Check your internet connection
or reload the browserDisable in this text fieldEditEdit in GingerEdit in Ginger×