Ирина Ишимская
Посвящается Ваулиной Елене Константиновне
Елена Константиновна. Мы знакомы с ней два года, а кажется, что очень много лет. В детстве ее звали Лялька. Маленькая, худенькая, лицо покрыто морщинами, но очень живые и молодые глаза не позволяют мне думать о ней как о бабушке. Я воспринимаю ее девочкой. Все той же блокадной девчонкой. Даже себя иногда старше чувствую.
Ах, эта девчонка блокадных годов.
Она не стареет, она не взрослеет.
И взгляд ее счастьем искриться готов.
И целой эпохой от слов ее веет.
Это я про нее сочинила.
Смотрю на ее фото, что стоит на моем рабочем столе. Она в кресле сидит напротив.
— Вы будете самая современная блокадница. Мне очень нравится вот эта фотография, где вы молодая.
— Это в 48-м году.
— Ее нужно поместить на аватарку.
— А как же, они подумают, что мне мало лет.
— Женихи еще клеиться будут.
Я случайно на фейсбуке нажала на топфейс клавишу, мои ангелы там высветились. И что? «Женихи ко мне теснятся, как бараны к водопою», — это я произнесла ей строчку из поэмы Дмитрия Кедрина о Фирдоуси.
Смеется.
— Мои женихи умерли. Я познакомилась с ними в ресторане. А они и умерли вскоре. Придется ехать самой на фабрику.
Она еще не отказалась от своей сумасбродной идеи.
Ну как ей объяснишь, что сын меня убьет, если что случится в дороге. На суд подаст. А сам должен бы уделить ей больше внимания. Свозить на машине в Санкт-Петербург, например. Много я выслушала про ее Гришу. Ну что же, буду своей подруге Ляльке вместо сына. Танцевать ей нужно. Ах, эта Лялька. Сколько раз я за нее беспокоилась. А она всегда веселая, побеждает любую болезнь. Однажды ей совсем плохо было. Я шла к ней, думала, что не выберется. А она уже поднялась, ночью огромные шкафы в комнате двигала, перестановку делала. И все одна. Это при ее 44 килограммах. Одежду в детском мире покупает. Ждет меня, всегда радостная, полна новых задумок и идей. Давно уже не была у нее.
«Не жди меня, мама, хорошего сына,
Твой сын не такой, как был вчера».
Меня затянула повесть под названием «Игра», «опасная трясина».
Достала из болота забвения и восстанавливаю, вставляю свои иллюстрации.
Не звонила ей. А внутри постоянно кто-то напоминает: «Нужно бы позвонить».
Вчера на работе сподобилась.
И сразу же слышу в трубке ее обрадованный бодрый голос:
— Ах, Ирочка, наконец-то дождалась. У меня столько новостей. Первая новость, что я очень плохо себя чувствую. Сердце бьется сильно и какие-то приступы. Давление низкое, а пульс высокий. Думала все. Ну, это ладно...
— А вы врача вызывали?
— Нет, какой врач. Вторая новость — я дозвонилась на фабрику. При встрече все расскажу.
— Елена Константиновна, я к вам сегодня зайду после работы.
— Только ничего не приносите. Ваши пряники и груши все лежат. Да, и еще одна, третья новость, я в интернете нашла список блокадников, похороненных на Пискаревском и Волковском кладбищах. Пролистала уже несколько десятков страниц и выписала то, что мне нужно. Пять человек из своей парадной на Фонтанке нашла. Но это так долго перелистывать.
— Должен быть автоматический поиск. Я зайду, посмотрю.
Ну вот. Она болела. Как ходила в магазин? И не жалуется. Я эгоистка. Сын приходил, конечно. Да, с сердцем не шутят. В таком состоянии нельзя ехать на фабрику. Нужно сказать, чтобы она успокоилась.
В 18 часов поднимаю голову на работе от стола. Стоит как божий одуванчик. Улыбается.
— Я в магазин пошла, купить еды для котов. Вот и решила зайти.
Лицо осунулось. Под глазами потемнело. Но говорит, как из фонтана брызжет. Долго пересказывает разговор с женщиной из отдела кадров. Проводила ее, помогла спуститься по лестнице.
Вечером пришла к ней домой. Сразу за компьютер.
Тоже мне... Препоны ставят. Почему у нее страничка не открывается автоматически? Опять пароль нужно вводить. Еще кучу кодовых слов записывать. Это, наверное, потому что у меня на компьютере она открыта. Хозяин должен быть один. Ввожу кодовые слова.
— Ирочка, я никому не говорила, но вам пожалуюсь. В этот раз мне совсем не понравилось в ресторане.
— Ну понятно, танцев не было.
— Да, только пили и ели. Поздравили и быстро убежали. Тут сидят такие старики. Неужели к каждому не подойти? Один только главный, когда вручал мне подарок, сказал: «Вот она, наша красавица». Ну и что это за подарки?
Я внутри насторожилась немного. Подарок ей не понравился. Мы тоже ведь не тот подарок ей купили. Сладости.
Достает черное махровое полотенце. Я даже вскрикнула.
— Кошмар! Траур. В гроб его взять, что ли. Как можно было такое подарить!
А ведь она так ждала этот поход в ресторан. В парикмахерскую ходила. Она туда часто наведывается. Хотя попадаются и такие девушки, которые спрашивают: «Зачем вам прическа?».
Пока я ввожу слова, она рассказывает про то, какая красавица была в молодости ее мать. После смерти мамы Елена осталась одна, неприспособленная к жизни в блокадном Ленинграде. Шла в мороз, держась за стеночку, до завода, чтобы получить карточку. Долго стояла или садилась на бетонные каменные ступеньки у подъездов — отдыхала. Выглядела как скелет. Еле дошла. А там ее не узнали. Так исхудала. Она уже в мертвых числилась. Но нашли другую карточку.
— Как вы искали? — обращаюсь я к ней, сидя за компьютером. — Почему не сохранили в избранном?
— А как сохранять?
— «Книга памяти» — добавить в избранное.
— Как нашла? Я захожу на «Фонтанка 156». Нашла тут и тетю Домнушку. И адрес сходится. Только у нее полное имя Доминика.
— Елена Константиновна, да у вас голова работает лучше, чем у меня.
— Ирочка, у вас телевизор плазменный?
— Да, наверное.
— У меня на той неделе телевизор перегорел. Съездили с сыном, сразу же купили новый.
— У меня почти такой же.
— Сын сказал: «Мать, ты интернет освоила, ты и телевизор настроишь». Я пытаюсь, да не выходит.
— Я посмотрю. Попробую что-то сделать.
Перешли на кухню. Достала пряники и печенье, мной принесенные две недели назад. Все свежайшее. Странно. Жалуется на низкое давление.
Рассказывает про то, как из большой комнаты на Пряжке неродная мать увезла ее в полуподвальное помещение на Фонтанке, от родителей родных подальше. А те сами отдали ребенка. Семья была многодетная. Там на Фонтанке и встретили блокаду. Вспоминает опять, как осталась одна. Мать умерла от голода. Мачехой она ее не называет, только матерью. Отчим еще раньше ушел на тот свет. Ничего делать не умела, ведь ее раньше не загружали работой. А тут нужно было и дрова доставать, и печку топить. Люди умирали. В соседней квартире обнаружили одну трехлетнюю маленькую девочку еле живую, а трое детей рядом с ней мертвые лежали. Соседка за деньги предложила похоронить ее покойную маму. Да что-то быстро вернулась. Только много позже Елена сообразила, что, наверное, та просто на улицу труп вынесла. От голода зубы стали качаться и выпадать.
Рассказывает, как работала на фабрике «Веретено», потом на заводе имени Егорова по 12-14 часов в сутки, как у ног разорвался снаряд, прохожий ее дернул в сторону: «Разиня». И этим спас.
— На вот, возьми себе на память, — и протянул осколок, еще горячий кусочек железа.
Я это уже слышала несколько раз. Ее не отпускает настойчивое желание — попасть на фабрику.
Я нашла в интернете с большим трудом телефоны людей, ответственных за проект о блокаде. Позвонила девушке. И они сами хотели нагрянуть. Даже думали вместе с ней проехаться на машине по местам ее юности — Фонтанке, по заводам. Уже сказала ей, она обрадовалась. Но журналисты вдруг переменили свое решение. Денег у них нет — приехать в область. Четыреста рублей не найдется на билет туда и обратно.
И вот периодически и я соглашаюсь с ее планами — отправиться вместе на фабрику.
— Там ведь и мои места. Красный треугольник, — говорю я.
— Красный треугольник закрыт.
— Не удивлюсь. Ведь это были всего лишь декорации к моей юности.
— Ну какие у вас там еще места? — спрашивает.
— ДК имени Цюрупы.
Я задумалась. Представила, как ходила по заводу «Красный треугольник». Но там все в тумане, все в мечтах. Она опять вспоминает тот кусочек хлеба. Только недавно поняла, что должен был быть к четвертушке довесочек. И что ей его та девушка не приносила.
— Ну она же не бесплатно ходила за хлебом. Приспосабливалась.
— Да, кто как приспосабливался.
Опять рассказывает про тетю Домнушку:
— Я пришла к ней, говорю: «Мама умерла». Она произносит: «Я и сама через неделю умру». Через неделю умерла.
«Ну бегает сейчас где-нибудь ваша тетя Домнушка в красивом капюшончике или на роликовых коньках гоняет», — это я не сказала, только подумала. Да, мир устроен так.
«Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете. Мы все уже на берегу морском, но я из тех, кто выбирает сети, когда идет бессмертье косяком».
Арсений Тарковский.
Но о реинкарнации ей говорить еще рано. А ведь могла бы столько ей открыть.
— Ну какие еще там у вас места?
Она спрашивает и, не дождавшись ответа, сама же начинает рассказывать.
— ДК Горького. Я ходила туда в 16 лет на танцы. Меня провожал один парень. И всегда затаскивал в трамвай и увозил на свою остановку. Я один раз ему сказала, чтобы отстал, не понимает. Потом перестала ходить. А еще я посещала там курсы кройки и шитья. Преподаватель говорил: «Из тебя может получиться модельер». Но тоже бросила.
— Да, универмаг Фрунзенский был тогда уже?
— Универмаг Кировский?
— Кировский — это на площади.
— А ведь Варшавский вокзал закрыли, — она сокрушается. И потом опять рассказывает о каких-то людях, которые ей помогли, поддержали в трудную зиму 42-го года.
Я чувствую, что от общения с ней мир расширяется и приобретает какую-то завершенность, добавляется к моему виденному виденное ей. И появляются звуки, краски. Я слышу тех людей, подключаюсь к тому огромному массиву душ живых.
— Ешьте грушу.
Да, нужно съесть.
А что мне мешает вот так приходить, болтать с ней? Мы ведь уже подруги. Ничего.
— Елена Константиновна, я хочу открыть вам один секрет. Я вообще не собираюсь стареть и умирать.
Она громко и задорно хохочет. Как будто эта мысль ей очень близка и понятна.
— Это так. Хоть я начиталась книг. Я все знаю про потустороннюю жизнь. Там неплохо. Даже лучше.
— Но нет, вам туда еще рано. Вот я вначале уйду.
Измеряет пульс и давление на аппарате. Вот давление повысилось.
— Ну у вас тонус повысился и давление повысилось. А пульс еще частый. Почему все-таки участился пульс?
— Пульс резко повысился, когда я поговорила с этой женщиной с фабрики. У меня было очень бодрое состояние, такой подъем.
— После разговора? Понятно. У вас мощнейший выброс энергии. Давление подняться не успело. А сердце забилось.
А разве у меня не так? Двадцать вещей всплывает. Все переделать. И вдруг — бах.
«И средь детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Это самое противное ощущение.
— Вы холерик по натуре. Нужно стараться так не реагировать. Читайте молитвы.
— Я бы с удовольствием. Но мы же как воспитаны...
Нужно принести ей молитву «Отче наш».
— У меня день рождения скоро, — напоминает.
— Я знаю, конечно, приду.
— На фабрику бы съездить.
— Давайте договоримся. Вы вначале подлечитесь. В таком состоянии ехать нельзя. Ваш сын...
— Нет, я к врачу не люблю ходить.
— Вы вызывайте на дом. Уж в вашем возрасте зачем ходить?
— Но они как узнают, сколько мне лет, сразу говорят: «А что вы хотите в вашем возрасте?».
— Кому какое дело до нашего возраста? Лечите, если врачи.
— Вот пообщалась и уже подлечилась. Да ведь я ездила в Гатчину.
— Когда?
— Прошлым летом.
Ну ничего себе. Она в прошлом году ездила еще на экскурсию.
— Лялька, иди свое вино пить.
Маленькая Лялька тянется за бутылкой лимонада. Это соседи по коммуналке на Пряжке зовут. Я погрузилась опять в ее рассказы. Описывает свое потерянное жилье. Немного оставалось уже до конца блокады, их детей от училища, куда ей помогли устроиться с завода, отправили в Москву через Ладожское озеро. Комнату не догадалась опечатать, а когда приехала, то жилье уже было занято. Пришлось еще 15 лет зарабатывать себе пристанище на своей фабрике «Веретено», куда она опять устроилась.
Я у нее спрашиваю:
— Как так получилось, что комнату вашу заняли другие?
— Не догадалась опечатать. Когда приехала, ходила в жилконтору. Подняли план дома. А там даже на плане моей комнаты не оказалось.
— Хорошо кто-то поработал.
— Я к соседке зашла, вижу у нее все мои вещи. А она отпирается, отрицает, что взяла.
Да, печально. Пережить самые тяжелые времена, за несколько месяцев до окончания блокады уехать и все потерять.
И потом в нашем городе в Ленинградской области, куда она обменялась, всегда жилье у нее отбирала невестка. Двенадцать лет бывшая блокадница на даче жила. И летом, и зимой. Внучка поселилась в ее квартире, сын с женой — в той, которую она им купила. А квартиру, что досталась внучке от бабушкиной подруги, сдавали.
— Я свою подругу сюда из Ленинграда перетянула. Она довольная была обменом. Все-таки не в коммуналке жить.
— А зачем она на вашу внучку записала свою квартиру?
— Хотела оставить кому-то. Я и глазом моргнуть не успела, невестка воскликнула: «Квартиру на мою дочку запишите». Когда сын с ней разошелся, только по суду вернули мое жилье, и то разменяли из двухкомнатной на однокомнатную. А сейчас внучка хочет выселить меня с участка. По глупости и участок на нее оформила.
Я долго не могла разобраться в этих жилищах. Но поняла лишь одно — невестка попалась очень хваткая.
— Группа долгожителей «ВКонтакте» закрытая. Они что-то скрывают. Сами живут по 150 лет, наверное.
— Нет, 150 я не хочу. Я хочу пережить все юбилеи.
Ну вот опять о возрасте. Как будто мозг поставил планку.
— Первого я к вам не приду. Будут ваши родственники. А второго зайду.
— Да они заскочат и сразу уедут на дачу. Никого не будет.
— Хорошо. Я зайду первого.
Пришла от нее, начала уборку, помыла холодильник.
Сегодня встала рано. Вчера легла во втором часу ночи. И с утра чувствую подъем. Начала писать новый рассказ. Как будто кто-то влил в меня энергию. Значит, не только у нее поднимается тонус, но и у меня от общения с ней.
Думаю о том, как мы поедем с ней на фабрику. На фабрику в Ленинград, совершим путешествие в прошлое. Она на «Веретено», а я на «Красный треугольник». Она в свое. А я — в свое. А что журналисты! Пусть пошевелятся. Три недели прошло. Так замоталась на работе... А завтра у нее день рожденья. Первого звоню в 12 часов. Поздравила. Ей исполнилось 88 лет.
Сын сказал, что они выспятся и придут. А вечером к ней заглянет подруга.
В три часа с подарком (керамические супницы) и с букетом цветов отправилась к ней. Уж должен сын с супругой уйти. Купила цветы на рынке. Когда проходила у цветочного киоска, вдалеке появился темный костюм и она — женщина в светлом платье. Это вторая невестка, c которой Гриша прожил более десяти лет. И я шла с яркими желтыми хризантемами. Их узнала сразу же. Это он — сыночек. Я видела его фото в детстве в показанном альбоме. И вот в таком костюме он был сфотографирован с супругой на прошлом дне рождения матери. И он меня узнал. Наверное, «ВКонтакте» всю мою страничку изучили. Я даже букет цветов зачем-то опустила вниз. Они прошли мимо рядом, он смотрел на меня. И я на него косилась. Я никогда не забуду этот взгляд. Такой вопросительно-подозрительный.
— Вот она идет к моей матери. Зачем? Что ей нужно в нашей жизни?
Еще была надежда, что это не они.
Я зашла в квартиру и поздравила ее.
— Только что ребята ушли.
Настроение у именинницы было хорошее. Она была одета в светлое голубое платье. Показала мне новый шкаф с зеркальными дверцами, какой сама себе решила подарить. В прошлый раз говорила, что сын был недоволен. Шкаф-то 30000 рублей стоит. «Мать, зачем тебе шкаф?»
— Красивый. Хорошо, что купили.
Я в кресле сижу. Она опять стала блокаду вспоминать. Про этот список говорит, что изучает. Молодец. Столько всего нашла, и всех тех детей, что умерли трое, а одна осталась. И она выискала, где все трое похоронены.
— Как?
— А по адресу.
— Тетя Домнушка... Мать моей подруги. Я пошла к ней, говорю: «У меня мама умерла». А она мне: «Я сама через неделю умру». Через неделю умерла.
Это мы уже знаем.
— А мама ваша худая была?
— Нет! Я бы не сказала. Но от голода умерла. Зубы все выпали.
Смотрю на желтый букет хризантем на столе. Такие же, как у меня, но растут в горшке. Эти лучше.
— Ребята подарили. Сказали: «Когда отцветут, не выбрасывай. Мы посадим на даче».
А сама газету листает «Семь плюс».
— Вот участки продаются. И один совсем дешево, c домом. За пятьдесят тысяч.
Хозяева там пьяницы. Два брата. Я недавно ездила смотреть. Этот участок весь залитый водой стоит. Он низкий, там землю поднимать нужно. Не знаю — покупать, не покупать. Или новую землю приобрести? Сыну еще не говорила. Купила бы. А тот отдала бы им — внукам. Пусть успокоятся. Все время ходят мимо и смотрят: «Не умерла ли бабка». А первая невестка о моей смерти заговорила еще двадцать лет назад. Внуку уже тридцать. Внучке под сорок. Правнуку уже семь лет. А он прабабушки не знает. Один раз только выглядывал из окна машины. Как внук с женой живет — не представляю. Мать-то всех девушек выгоняла: «Эта не та, эта не подходит». Вот такая женщина.
— Конечно, покупайте.
— Да сын ведь после моей смерти продавать его не будет. Не станет этим заниматься. В магазин пришла. Там продавщица не может код прочитать. Одна цифра нечетко видна, автоматически не пробивается. И другая посмотрела, не разглядела. Я говорю: «Дайте я посмотрю». И называю им цифру.
Они аж вдвоем ахнули: «Сколько вам лет?». Я ведь кур на участке разводила. И продавала. Пенсия маленькая была. Это потом мне прибавили. Свои яички ела. И этим язву вылечила. Однажды приносит мне соседка мешок сухарей для куриц. Я открыла его. А там батон почти целый, буханки. Я смотрю на все это и заплакала. И скорее в дом, чтобы никто не видел. Как у нас одна на работе ела хлеб. Мякоть съест, а то, что руками держала, выбросит. Я думаю: не жили, вы не жили... Я сыну сказала, что на фабрику собираюсь.
— А он что?
— А нормально отреагировал.
— Так, может, сын вас отвезет?
Я спросила в надежде, что они договорились. Не ответила.
Опять фабрика. Жара стоит. Я боюсь с ней ехать.
Не нужно было идти сегодня. Это их семейный день.
Он уже думает: «Хочет у моей матери квартиру оттяпать или в секту затянуть».
У многих ведь первые мысли такие. Это жена его настраивает.
Сели за стол на кухне.
— Я ребятам сказала: «Торт мне не приносите». Вот вафли, пряники.
Я съела вафли, а она не притронулась.
— Почему меня не любит эта женщина, которая ветеранами занимается. Однажды при мне, когда я отошла в сторону, у нее спросили про меня: «Кто это?».
Она так ехидно ответила: «Медалистка». А у меня ведь удостоверение ветерана войны есть и медаль. Я пенсию большую как ветеран получаю.
Рассказывает, что сын недавно поссорился с женой и пришел к ней ночевать. Развалился на полу во всю комнату, а ей и пройти негде: «Я пришел к себе домой».
— Квартира ведь на него оформлена. Хочу свой дом на участке новом построить. Приходили недавно из мэрии, спрашивали и записывали, что нужно. Я дом попросила. Может быть, дадут.
Еще немного поговорили обо всем понемногу. И я стала собираться. Какие чудные у нее коты — Степка и Кешка. Толстые, пушистые. Глядят, как ангелы. При прощании сказала ей:
— Ну звоните, как договоритесь с этой женщиной с фабрики.
— Так ведь это заранее нужно.
Намекает, что это инициатива от меня должна идти, когда я хоздень возьму. Простились хорошо, как всегда. Выходила провожать на площадку.
Глядя на Елену Константиновну, я понимаю, что человечество столкнулось с проблемой самовыталкивания. Человеческая жизнь закономерно удлиняется, а люди к этому не готовы. У всех в головах стоит штамп барьера и запланированного конца. Человек еще полон сил, энергии, проектов. А окружающий мир подсчитывает его года и уже спроваживает туда. И сам он испытывает неловкость за то, что живет на этом свете. Да, вот такие дела. Она как-то сказала: «Хоть паспорт подделывай».
В шутку, конечно. Я на себя примеривала эту ситуацию и решила, что никому не буду говорить про свой возраст. Лучше отвечать, как Сен-Жермен на вопрос одной старой графини, не сын ли он того Сен-Жермена, с которым она встречалась в молодости.
— Это я и есть.
— Но тому Сен-Жермену было лет 30, а вам сейчас 30 лет.
— Мадам, я очень стар.
На работе дела, дела. Нужно бы ей позвонить, да некогда. Слышу, поднимается по лестнице ко мне в кабинет. Заходит посвежевшая, радостная. С порога:
— У меня столько новостей. Вы отложите работу, иначе сейчас ошибок наделаете. Я завтра еду на фабрику и дозвонилась до Остапова. Сначала той женщине позвонила. А вечером сам Остапов перезвонил.
— Ну вы молодец!
—Я все рассказала про себя. Но он сказал, что ради меня одной приехать не может. Вот если нас было двое или трое. У них денег нет разъезжать.
— Так вот этот мужчина, что ребенком был в блокаде, про которого статья. Он и будет вторым. Или еще кто-то. Пусть приезжают. У нас много блокадников-детей.
— Нет, им дети не нужны, нужны взрослые блокадники.
— Так взрослых блокадников уже осталось мало.
— Но я сказала ему: «А если я сама приеду?».
Он обрадовался: «Конечно, звоните». Телефон дал. Завтра я буду на фабрике и там встречусь с журналистом. Он так удивился моему голосу.
Cказал: «По голосу вы совсем молодая».
— А с кем вы поедете?
— Сын на машине повезет. И невестка с нами поедет.
— Отлично!
— Гриша как услышал про поездку, взбунтовался. Завтра едем. И той женщине из отдела кадров дозвонилась. Она теперь в архиве работает.
— Вот это да! Так это же ее прямая обязанность вас встретить.
— Она предупредила, что никаких справок они не дают. Да мне и не нужны.
Елена Константиновна с сыном и невесткой завтра едет на машине на фабрику. И еще она дозвонилась до Остапова.
И я хочу на фабрику. Даже стих написался.
Их поездка прошла успешно. Встретиться с журналистом не удалось. Он оказался занят. На телефонные звонки не отвечал. Но на свою фабрику блокадница попала. Ее с почетом провели по цехам. Прошлась с медалями. В одном цехе она даже встретила свою знакомую, c которой вместе работали уже после блокады в конце сороковых и начале пятидесятых годов. Она младше ее на пятнадцать лет. Та первая ее окликнула. Узнала. Сейчас там почти одни старики остались на рабочих местах. Ее мечта сбылась. Я за нее рада. И их семейная поездка оказалась приятной для всех.
А моя фабрика?
Договорились о прогулке с другом. Я уже понимала, что сегодня представление будет мое. Уже расставлены декорации воспоминаний. А ему придется быть зрителем. Выпрыгнула из метро на Нарвской. Увидела его знакомую зеленую куртку. Он был немного ленив и не настроен на путешествие в мое прошлое. Да, ведь мог поехать на дачу. Но вот уделяет время моим прихотям. Все повторял строчку из Анны Андреевны Ахматовой: «В прошлое уже закрыта дверь».
— Фильм тут снимали. Да, я помню, для меня было чудо. Иду на работу и вдруг все изменилось. Фонари. Вывески старинные. Какой-то мерцающий свет. Переулок переместился в позапрошлый век. Сказка. Это неожиданное счастье свалилось на меня внезапно. Вот здесь был магазинчик, где продавали цветы. Его нет. А это я не помню, было ли... Подошли к зданию заводоуправления, где я работала в ЦЗЛ. А здание исчезло. Вот там располагались наши окна.
— Ира, как ты не понимаешь, здание снесено. Прошлого нет.
— Может быть, его переделали. Зачем сносить стены? Нет, подожди. Смотри вон стены. Вон они виднеются в дыре. Ого! А вот здесь в магазинчике француженки скупали нашего производства боты. Они тогда стоили копейки. Эта информация ему очень понравилась.
Вообще-то его тянуло в церковь. Только сейчас узнала, что это подворье Валаамского монастыря. А раньше здесь, как сказала Елена Леонидовна, делали то ли игрушки, то ли еще что-то. В церкви мы поставили свечи за здравие.
И вот идем путем к тому месту притягательному, куда я ходила по средам и где мы познакомились с моим другом. Он и не знал, что ДК им. Цурюпа был Дворцом культуры от «Красного треугольника». Не хотела я ничего говорить об этом.
Но он сам произнес:
— Началась «Игра».
Как во сне, мы оказались перед знакомыми красными стенами объединения.
Не было запаха, того удушающего, едкого, распространившегося на километры, того родного. Когда я в первый раз прошла через проходную завода, он ударил мне в лицо и меня чуть не вырвало. И этот запах вошел в плоть и кровь лимитчиков и местных рабочих. Потом, когда я уволилась, поступив в институт, запах, идущий от резины, вызывал во мне радость воспоминания. Ходила в магазинчик резиновых изделий и вдыхала родной аромат. Так мы перемещались вдоль стен. Все изменилось. Трамваи не ходят. А раньше ходили. На мне был яркий, многоцветный вязаный воланами шарф.
— Как тебе мой шарфик? Не очень попугайный?
— Замечательный.
А Елена Константиновна поехала с медалями.
Тут меня осенило:
— О, и мне нужно было надеть свою медаль. У меня ведь есть одна.
Но мой внутренний голос мгновенно меня устыдил:
— Как тебе не стыдно. Твоя медаль бутафорская. А у нее настоящие медали.
Ведь ты не переживала того ужаса: голода, холода, бомбежек, не хоронила родных. Не ходила, как она, за карточкой, еле ноги волоча. И не работала по двенадцать, пятнадцать часов в полубредовом состоянии от напряжения до предела человеческих возможностей. Они выжили и выстояли. И что-то удивительное сохранили в себе. Несгораемое и неугасимое. Вот завтра она придет к тебе с новой идеей. И ты опять будешь ей подражать.
Так и получилось. Она купила участок. Новый. И я — за ней. Но это уже другая история. Сын был недоволен. Да, c сыном я познакомилась. Он не такой уж плохой, как мне казалось. Матери продукты приносил и звонил часто.
Ее 90-летие отметили в тихом семейном кругу. Заказали большой торт. Гриша сидел за столом с новой женой. На меня поглядывал уже по-доброму. В свои шестьдесят лет он выглядел на сорок. В мать пошел. Женщина весело хлопотала. И была счастлива. С Еленой Константиновной они сошлись. И Нонна даже часто приходила к ней помогать убираться. Я вырвалась с работы ненадолго, но задержалась уже на два часа. Было уютно. Рассказывали, как они познакомились. Григорий ушел от жены, увидел объявление в газете и позвонил по телефону. Когда они встретились, Нонна спросила:
— Пьешь?
— Нет.
— Бьешь?
— Нет.
— Ну, значит, будем жить.
А потом Елене Константиновне говорила:
— Как можно было такого мужика бросить? Он и ремонтом занимается, и на даче все починил.
— Спасибо вам, Ирина, что съездили с Еленой Константиновной в Санкт-Петербург в клуб молодежный. Она была просто счастлива, — это Нонна все приговаривала.
Да, мы с ней съездили. На семидесятилетие Победы молодежь собрала деньги на такси и оплатили поездку. За себя я им вернула. Неудобно было. Нас встретили в военной форме прекрасные девушки и юноши. Показывали выставку импровизированных фотографий. Елена Константиновна очень интересно рассказывала о блокаде. Но, может быть, от волнения все сократила. После своего выступления встала, хотела что-то добавить, но девушка-ведущая ее прервала: «Извините, вас уже не слышно». Микрофон отключили. Программа вечера была насыщенная. Выступал и детский ансамбль. Они долго пели военные песни. Все рассчитано по минутам. Зато очень много было желающих с ней сфотографироваться после вечера. Вот было счастье для нее. Фото эти она и показывала на своем юбилее за круглым столом. Всех запомнила. После поездки у нее улучшилось самочувствие.
А через полгода Елена Константиновна умерла.
На похоронах матери сын был очень печальный. С венками и букетами пришли представители от мэрии. Но когда сын с женой пошли за пособием на памятник, выдали всего пять тысяч, а не положенных пятнадцать. Оказывается, она пенсию по старости получала, а не как ветеран. Как так получилось? Невестка написала заявление в прокуратуру.
На третий день после похорон я сидела за компьютером в кабинете, как всегда, и вдруг услышала.
— Ирочка, отложите работу, сейчас ошибок наделаете.
— Елена Константиновна! Как я вам рада! Я вас ждала.
Нет, не могу сказать, что я ее видела. Но слышала и ощущала.
— Как вы там?
— Очень хорошо. Здесь рай. Солнце.
— Откуда там солнце?
— Оно такое нежное...
— Вы встретились с кем-то?
— Ой, Ирочка, я увидела своих. Я встретила маму. Она молодая, подошла ко мне и говорит: «Доченька». Я расплакалась.
— А дальше что?
— Да вот, рассказываю. Она удивилась, что я не узнала ее.
— Это ваша мама родная или приемная?
— Моя мама. Я вам мешаю?
— Нет, что вы. Сейчас обед.
— О, у вас тут все не так, как у нас. Мне легко.
Смеется. Ничего не изменилось. Вот Елена Константиновна так же приходит, так же я ее ощущаю и слышу. Она подошла ко мне сзади, обняла и долго стояла. Когда она ушла, я пересела за стул. Тело пронизывало каким-то холодом. Все-таки меня обнимала покойница. Глупости. Ярлыки. Живой, покойник — это всего лишь временные определения для бессмертной души. Я рада за свою подругу. Она уже может летать и ходить куда хочет. Хоть на фабрику, хоть в другую страну. А может быть, и на другую планету. Ей предстоят всякие встречи, приключения, отдых. А потом новое рождение. И забудет она то, что случилось с ней в этой жизни. Родится вновь. Однажды учитель истории будет рассказывать ученикам о блокаде, после попросит их повторить выученный урок. И одна девочка наверняка получит пятерку.
Потом она приходила еще раз, но я была занята работой. Чувствовала, что стоит сзади. Я сказала ей:
— Елена Константиновна, вы вверх, туда, к высокому и божественному устремляйтесь.
Нехорошо получилось. Человек пришел пообщаться. А я как бы отмахнулась от нее. С живой бы так не поступила. А сейчас ее уже не слышно. Вспомнилаcь фраза, сказанная на вечере: «Извините, вас уже не слышно».
Даже не знаю, как сказать... Фразы типа «мне очень понравилось», «здорово», «супер» - не годятся. Это глубже, достойнее, выше, возвышеннее... Чувства переполняют. Изложение - безупречное. Спасибо!
ОтветитьУдалить