Владимир Тулинов
(Моей матери, участнице ВОВ, посвящается)
– Тоськи! Война! – громко крича, в комнату общежития мединститута влетел с вытаращенными глазами Мишка Логинов с хирургического отделения.
Сидящие за перегруженным тетрадями и учебниками столом две неразлучные подруги-блондинки с одинаковым именем Антонина с удивлением уставились на вбежавшего.
– Какая ещё война? Опять разыгрываешь? – девушка пополнее, она же Тоська Большая, негодующе махнула рукой: – Не мешай готовиться. Завтра экзамен, сам знаешь.
– Д-у-у-ры! – выдохнул Мишка во всю силу лёгких. – Война с немцами! Молотов выступал. Меня послали общагу оповестить. В два часа быть всем в актовом зале.
Мишка рукавом фланелевой рубахи махнул по вспотевшему веснушчатому лбу, стремительно выскочил за дверь и помчался по коридору, громко топая ботинками.
– Войн-а-а, – растерянно протянула вторая из Антонин, она же Тоська Маленькая. – А как же экзамен, институт, и вообще?
– А что институт? – Тоська Большая решительно придвинула к себе учебник «Анатомия и физиология органа зрения». – Продолжаем осваивать лечебное дело. Ты ведь видишь себя офтальмологом. А Гитлеру Красная Армия такого пинка под зад даст – до самого Берлина кувыркаться будет.
Оптимизм подруги маленькая Антонина не поддержала:
– А мне кажется, всё теперь будет по-другому.
– Креститься надо, если кажется. Даже комсомолкам. Скажи-ка вот лучше, что собой представляют отделы ювенального тракта органа зрения?
…У Театрального моста и Пушкинской площади порывы ветра сметают в речку Уводь последние жухлые листья с почти оголённых деревьев подступившего к воде городского парка. Отбившаяся от улетевшей в тёплые края стаи одинокая утка кружится по периметру тёмной полыньи. Вдруг посыпавшая из низко нависших туч густая снежная крупа укрывает белым пока ещё тонкий и хрупкий речной лёд.
По мосту через площадь в центр города спешат люди. Среди них и те, кому к девяти часам утра надлежит занять места в классах и аудиториях трёх десятков городских вузов и техникумов.
В вестибюле Ивановского медицинского института не протолкнуться. Преподаватели и студенты столпились у большого, чуть не в полстены, объявления и внимательно изучают написанные чёрной тушью косоватые строки.
«В связи с введением с 20-го октября в г. Иваново и Ивановской области осадного положения в институте формируется трудовой отряд, который будет направлен на строительство оборонительных сооружений. В состав отряда включаются студенты 3-го и 4-го курсов, а также часть профессорско-преподавательского состава. Изменения в учебной программе будут составлены и доведены в течение дня. Списки направляемых на работы будут вывешены к 14.00. Всем включённым в списки собраться в актовом зале в 15.00 для инструктажа».
[1]Своими глазами (лат.).
Согласно кивнув, Тося Маленькая вылезла из ямы, быстро скинула
испачканные землёй варежки, протерла руки снегом, вытащила из кармана ватника
бумажный свёрток и развернула его на коленях. «Обед» – два политых растительным
маслом ломтя чёрного хлеба – изрядно подмёрз, но изголодавшиеся девушки
проглотили его моментально.
– Лопаты к бою! – Тося Большая ловко прыгнула в яму и принялась
выкидывать землю на отвал – западную сторону воронки.
– Кирку у соседей одолжи, – крикнула она собравшейся было прыгать вниз
Тосе Маленькой.
К вечеру мороз стал ещё более крепчать. Шесть километров до ночлега в
крайней избе приткнувшейся к речке маленькой деревеньки с названием Шатры
девушки преодолевали без малого два часа – уж очень гудело уставшее за
десятичасовой рабочий день тело.
Хозяйка избы, женщина лет шестидесяти, которую студенты звали
Гавриловной, усадила Антонин за стол, налила из большого чугуна в маленький
картофельного супу, пододвинула девушкам:
– Похлебайте-ка. Из печи, тёплый ещё.
Подруги, наперебой благодаря хозяйку, принялись с наслаждением
поглощать нехитрую горячую пищу.
Поев, Антонины стали укладываться на полу в отведённом хозяйкой месте.
Отход ко сну нарушил заскочивший в избу Мишка, который успел получить
за доведение разместившимся в деревне студентам нужной и ненужной информации
прозвище «Мишка Информбюро».
– Генук арбайтен[1],
Тоськи. Декан велел всех оповестить, что завтра утром на смену прибывает новая
группа. А мы с утречка – нах Альма Матер в Иваново. Ну, что? Рады?
[1] Заканчивайте
работу (нем.).
громким голосом приглашает зайти в помещение
очередного новоиспечённого врача.
– Кантонистова Антонина! – мужчина окидывает взглядом собравшихся в
коридоре.
– Здесь! – откуда-то сбоку кричит Маленькая Тося, с усилием
протискиваясь в первые ряды стоящих у двери.
В кабинете за столами кроме руководства института сидят двое в
офицерской форме
– Поздравляю вас с успешным окончанием учёбы, – глуховатым голосом
произнёс военный с двумя шпалами в петлицах. – Ваши знания очень нужны сейчас
на фронте. Готовы ли вы выступить на защиту… – майор прервал высказывание,
испытующе глянул в глаза стоящей перед ним девушке.
– Так точно, товарищ майор, – Антонина ответила по-военному быстро и
лаконично.
– Вот и хорошо. Вам следует 16 июля сего года прибыть в населённый
пункт N в распоряжение
штаба Северо-Западного фронта. Убываете немедленно. Прочтите предписание, –
майор протянул Антонине небольшой листок бумаги.
– Всё ясно, товарищ майор, негромко сказала Тося Маленькая, пробежав
глазами написанное.
– Приглашайте следующего, – майор повернулся к седоватому проректору.
В коридоре первой к Антонине подскочила Тося Большая. Выпалила с
тревогой в голосе:
– Куда тебя?
– На Северо-Западный.
– Ага. Ну, я тоже туда проситься буду.
Просьбы, однако, не помогли. Майор со шпалами был непреклонен:
– Вы комсомолка? Сводки Совинформбюро слушаете? Знаете, что фашист к
Волге рвётся? Друзья да подруги сегодня не главное. Родину спасать надо, а это
значит, каждому надлежит быть там, где он сегодня нужней всего.
– Ты там не одна будешь, – успокаивала сквозь слёзы Тосю Большую Тося
Маленькая, – вон, Мишку тоже в Сталинград направили, и ещё туда много наших…
Письмами обмениваться начнём.
– Я тебе каждый день писать буду, – четыре года, как-никак, вместе, и
промчались, словно один день, – Тося Большая, всхлипывая, крепко обняла
закадычную подругу.
…В небольшой одномачтовой палатке всех предметов – по три: три лежака,
три самодельных столика, три грубо сколоченных табурета. Три офицера
повернулись к появившейся в палатке стройной блондинке, одетой в новенькую
военную форму.
– Докладывайте, – негромко произнёс черноволосый худощавый офицер с
двумя прямоугольниками в петлицах видавшей виды гимнастёрки.
– Товарищ военврач второго ранга! Военврач третьего ранга Кантонистова
прибыла в ваше распоряжение! – Маленькая Антонина громко отрапортовала, чётко,
по-уставному, отдала честь и вытащила из кармана гимнастёрки сложенное вчетверо
предписание.
– Вовремя прибыли, товарищ Кантонистова, очень вовремя, – худощавый
офицер, встав из-за стола, подошёл к Антонине. – Моя фамилия Свечников, я
командир медсанбата. Завтра ожидается… В общем, с утра дел будет невпроворот.
Помолчав, удивительно громко хрустнул пальцами, ещё спросил:
– Кем быть мечтали, когда поступали в медвуз?
– Офтальмологом, – неожиданно испытывая некоторое смущение, призналась
Антонина.
– Это здорово. Обязательно будете глаза людям лечить. После победы. А
сегодня тут у нас, врачей, одна специальность – хирурги. Пойдёте в
операционно-перевязочный взвод. Там командиром военврач Галина Николаенко. Не
намного старше вас, но опыта уже набралась. У неё всему научитесь. Представьте
документы начальнику штаба и побеседуйте с комиссаром, – жестами руки комбат
поочерёдно указал на сидящих за столами офицеров.
Внезапно что-то вспомнив, командир медсанбата взглянул на часы, махнул
рукой, вполголоса выругался и выбежал из палатки.
Отдав предписание и удостоверение личности начальнику штаба медсанбата
– полноватому черноволосому капитану, Антонина повернулась к стоящему в углу
палатки столу.
– Я комиссар батальона,– произнёс, приветливо глядя на Тоню, пожилой
офицер с тронутыми сединой висками и переставил свою табуретку на
противоположную сторону стола:
– Присаживайтесь.
– Нет, нет, что вы, я постою, – Антонина запротестовала было, однако
офицер, улыбнувшись, настоял на своём:
– Я вас не прошу, а приказываю устроиться удобнее и внимательно
слушать. Ясно?
– Так точно, товарищ батальонный комиссар, – по уставу ответила
Антонина, высмотрев на каждой из петлиц гимнастёрки офицера по два
прямоугольника – «шпалы».
– В званиях разбираетесь – это хорошо. А вот, чтобы вы правильно
разбирались и в нашей обстановке, я вам кое-что доведу.
Комиссар пригладил волосы на крупной, с залысинами голове и, глядя в
глаза Антонине, принялся неторопливо «доводить» то, что, по его мнению, должен
был знать каждый офицер, прибывающий для прохождения службы в медсанбат.
– Полагаю, о Демянском котле вы кое-какую информацию из сводок Совинформбюро слышали. Так вот, территорию котла, а, точнее, «мешка», немцы удерживают изо всех сил. Из него они имеют возможность, подтянув
дополнительные силы и средства, организовать новое наступление на Москву. Эту угрозу старается ликвидировать Красная Армия. Завтра наша дивизия в числе других частей и соединений пойдёт в наступление.
Батальонный комиссар глубоко вздохнул, сделал паузу, в раздумье
произнёс:
– В третье за полтора месяца. Отчаянно дерутся фрицы – приказ Гитлера
«держаться, во что бы то ни стало» выполняют. Там у них и эсэсовцы есть,
отборные головорезы, – дивизия «Мёртвая голова».
Сделав паузу, комиссар взглянул на Антонину и мягко спросил: – Не напугал я вас
«головами»? –
Никак нет, товарищ батальонный комиссар. Хочется, чтобы все фрицевские головы
мёртвыми стали, и как можно скорее.
– Да ты ещё и с юмором! Ну, молодец! Жму руку! – офицер через стол
протянул Антонине пухловатую ладонь.
Зашуршал брезент – в палатку возвратился командир медсанбата. Глянув на
Антонину, спросил у комиссара:
– Всё выяснили с Кантонистовой?
Получив утвердительный ответ, комбат обратился к начштаба:
– Вызовите сюда немедленно ведущего хирурга и начальника эвакуационного
отделения.
Повернувшись к комиссару, выдохнул:
– Дрянь дело, Матвей Иванович. Корпусной ни одной санитарки
дополнительно так и не выделил. Все грузовые подчистую, говорит, забрали для
подвоза боеприпасов. А у нас, сам знаешь, две развалюхи в наличии. На своём
горбу завтра раненых в госпиталь эвакуировать будем. Если, как в тот раз, по
триста, четыреста в сутки – захлебнёмся, к чёртовой матери.
Комбат метнул фуражку на ближний лежак, сел за стол, обхватив голову
руками.
– Вы вот что, – негромко сказал комиссар Антонине, – выходите от нас, и
– направо. Первая большая палатка – терапевтическая. Найдёте, над входом
фанерная дощечка висит.
– Там о вас уже в курсе дела, – так же негромко произнёс, не меняя
позы, командир медсанбата.
Антонина вышла из душной палатки и глубоко вдохнула свежий лесной
воздух. Десятки запахов, смешавшись друг с другом, насытили свежестью и
ароматом ничем не напоминающий о войне июльский вечер. Едва различимые в небе
тучи сгущались. Порывы ветра принесли первые крупные капли дождя.
Антонина нырнула в палатку, над входом которой висела белая дощечка с
зелёной надписью «Терапевтическая».
В центре палатки возле покрытого простынями стола женщина в военной
форме выговаривала сидящим за столом с ножницами в руках трём молодым парням в
белых халатах:
– Непонятно, чем слушали меня, когда я вас инструктировала. Повторяю
ещё раз: на сто раненых приходится примерно тридцать «тяжёлых», то есть
получивших ранения в грудную клетку, в область живота, в голову, шею, а также
ранения с повреждением артерий. Остальные – это раненные в конечности. Такие
ранения, как правило, бывают средней тяжести и лёгкие. Поэтому красных и синих
маркировочных табличек следует изготовить в соответствии с такой пропорцией.
Желтых и белых больше не надо. Понятно всем?
Трое в халатах вскочили из-за стола, вразнобой, но громко ответили:
– Так точно, товарищ военврач третьего ранга!
Женщина махнула рукой, повернулась спиной к столу. Увидев Антонину, ни
о чём не спрашивая, высказалась, словно давно знакомой коллеге:
– Молодёжь зелёная, на замену позавчера прибыли. Трёх наших опытных
санитаров корпусной врач на днях в госпиталь перевёл. Дело понятное, там потери
немалые – фашист, сволочуга, его бомбил. Ну а нам завтра с такими... Комбат
ведь вас с обстановкой ознакомил?
– Да, да, так точно, ознакомил, – поспешила с ответом Антонина.
Ей сразу понравились и рассудительный, уверенный голос женщины, и её
большие серо-голубые глаза на чуть полноватом овальном лице.
– Галина, Галина Николаенко, командир взвода, – женщина пожала руку
Антонине. – Ну, а всё, что находится в этой палатке, – хозяйство
операционно-перевязочного взвода. Медсёстры сейчас в стерилизационной. Скоро
вернутся. Санитаров у нас пять. Двое сейчас в лесу козлы для носилок мастерят.
Троих вы сами видите, и они сверлят вас глазами вместо того, чтобы делом
заниматься, – чуть повысив голос, завершила краткий вводный инструктаж
комвзвода. Пойдёмте в стерилизационную, – Николаенко направилась к выходу из
палатки, увлекая за собой Антонину.
– Ого, дождик припускает… Бегать быстро умеешь? За мной! – легко
перейдя на ты, воскликнула комвзвода и, не дожидаясь ответа, помчалась направо
по узкой едва заметной дорожке к дальней двухмачтовой палатке.
По сути это были три соединённые между собой тамбурами палатки с отдельными
входами. В первую из них и заскочили наполовину вымокшие женщины.
– Знакомьтесь, нашего полку прибыло, – провозгласила Галина,
обратившись к трём облачённым в чистые белые халаты девушкам, которые орудовали
у расставленных по периметру и в центре палатки столов. – Военврач третьего
ранга Кантонистова, или просто Тоня, – Николаенко вопросительно глянула на
Антонину. – Не возражаешь, если просто?
– Нет, конечно. В простоте, говорят, гениальность.
Комвзвода, от души рассмеявшись, обратилась к статной шатенке с карими
чуть раскосыми глазами:
– Катюша, гениальная моя старшая медицинская сестра, покажи-ка, как
подготовлено место для обработки рук по Спасокукоцкому. Но прежде дай нам
халаты.
– Всё готово, Галина Петровна, – шатенка показала на скамейку со стоящими
на ней двумя тазиками.
– Тазики я вижу, не слепая, – заметила, накидывая на плечи белоснежный
халат, Николаенко. – Всё остальное предъяви.
Шатенка, чуть пожав плечами – мол, не в первый раз, – ловким движением
убрала марлевую накидку со стоящего рядом столика и скороговоркой принялась
называть находящиеся на нём предметы:
– Щётка стерильная, мыло, нашатырный спирт 0,5-процентный, раствор йода
5%, риванол 1:1000, марганцовокислый калий 2%, хлорамин 1%, салфетки
стерильные, спирт, часы песочные с трёхминутной экспозицией.
Стремительно повернувшись к столику, стоящему рядом, продолжила так же
скороговоркой:
– Здесь бритва и ножницы для стрижки волос, ампулы с болеутоляющими,
прокипячённые шприц и иглы для инъекций, ампулы с кровью, готовые для переливания.
Указывая на бак, подвешенный к врытому в земляной пол гладко
оструганному столбу, закончила с выдохом:
– Вода с добавкой антисептика – двадцать литров.
– Хорошо, – коротко резюмировала комвзвода, – операционную я утром
осмотрела, но её надо показать Антонине, нашему новому боевому товарищу.
Через тамбур женщины прошли в просторную палатку, стены и потолок
которой были завешаны простынями. Статная медицинская сестра, уверенно шагнув
куда-то в сторону, щёлкнула выключателем. Ткнув рукой в потолок, сказала:
– Свет от аккумуляторов. Танкисты подарили. Их у нас два. На пять ночей
хватает. Потом шофёры наши их на зарядку везут. Но есть и рефлекторные лампы.
Смонтированные под потолком автомобильные электрические лампочки
довольно ярко осветили четыре стоящие в центре палатки продолговатых стола, а
также несколько других, покороче, установленные вдоль стен брезентового
помещения.
– Здесь есть всё для работы двух бригад хирургов, – ровным, уверенным
голосом Николаенко принялась знакомить Антонину с оборудованием операционной. –
На каждую бригаду по два стола. Пока производится операция на одном столе, на
том, который расположен рядом, очередной раненый к ней готовится. Конвейер,
одним словом.
Лицо комвзвода стало очень серьёзным.
– Иначе нельзя, – секунду помедлив, продолжала комвзвода, – бои
начинаются – раненые потоком идут. Сутками оперировать приходится. Тогда все к
столам встают.
Заметив, как округлились глаза Антонины, поспешила успокоить спутницу:
– Сразу скальпель тебе в руки никто не даст. Наберёшься опыта на
перевязках, потом ассистировать будешь. Я тоже через это прошла. А пока гляди и
запоминай, что да где находится.
Николаенко, указывая рукой на столики и стоящие на скамейках ящики,
бегло стала перечислять их назначение:
–
Cтолы для растворов, переливания крови,
для стерильных инструментов, для инъекций сывороток…
Зашуршал
брезент, и из тамбура в палатку шагнул крупный мужчина в наброшенном на плечи
халате. Отдав честь и коротко взглянув на Антонину, доложил Николаенко:
–
Товарищ военврач, совещание у комбата в двадцать два ноль-ноль. Начштаба,
товарищ капитан Ежов, приказали мне оповестить весь командный состав батальона,
– голос у мужчины оказался густым, с басовыми интонациями.
–
Принято, Скворцов, принято.
Мельком
глянув на изящные наручные часики, комвзвода задала вопрос вошедшему:
–
Дополнительный комплект носилок подготовлен?
–
Так точно, двадцать пять единиц, как приказали, весь день возились.
–
Возились… Вам же легче будет. Ну, хорошо, можете идти.
Когда
Скворцов вышел, Николаенко произнесла с одобрением в голосе:
–
Командир отделения, санитар от Бога. На вид медведь неуклюжий, а в деле всех за
пояс заткнёт. Но это любит, –
комвзвода щёлкнула себя по шее, – следить за ним приходится.
Ещё
раз взглянув на часы, заторопилась:
–
Так, Катя, показывай военврачу всё подробно. Потом устроишь Антонину на женской
половине на ночлег да поужинать что-нибудь ей сооруди, а мне поспешать на
совещание надо. Ёжик опоздания чересчур близко к сердцу принимает.
Махнув
на прощание рукой, комвзвода Николаенко нырнула в тамбур.
–
Кто такой Ёжик? – полюбопытствовала Антонина.
–
Начштаба батальона. Ежов его фамилия, а в простонародье – Ёжик. Он, вообще-то,
мужчина спокойный, но когда распекает кого-нибудь, таким колючим становится!
Чуть
поразмыслив, медицинская сестра внесла предложение:
–
Пойдёмте-ка в амбулаторию. Я вас покормлю. С дороги, небось, проголодались. А
завтра с утра осмотрите нашу перевязочную палатку. Она, кстати, на эту
операционную очень похожа.
Летний
дождь, вымочивший за полчаса лес и прижавшиеся к нему палатки медсанбата,
заканчивался. Мелкие, уже невидимые в нахлынувшей ночной темноте капли воды,
как бы нехотя, всё реже и реже попадали в мелкие лужицы, образовавшиеся там и
сям на подступающей к палаткам дорожке.
В
амбулаторной палатке по обе стороны от узкого прохода, который начинался у
двери и заканчивался противоположной стенкой, импровизированные перегородки из
простыней делили помещение на две половины – мужскую и женскую.
На
женской половине Тоня, присев на самодельный табурет, с наслаждением вытянула
ноги, только теперь ощутив усталость, навалившуюся после длинного, насыщенного
событиями дня. Проворные руки Катерины быстро приготовили ужин, и Антонина,
опустошив котелок подогретой каши с тушёнкой, с удовольствием потягивала из
большой алюминиевой кружки сладкий, сильно пахнущий хвоей чай.
Старшая
медсестра оказалось настолько говорливой собеседницей, что уже через четверть
часа Антонина была в курсе основных и второстепенных событий текущей жизни
медсанбата.
–
Комбат у нас – настоящий командир. Справедливый, и это главное. За дело – три
шкуры спустит. А когда поток раненых идёт, он везде помогает: и на сортировке,
и на перевязке, и к ведущему ассистировать становится, а то и сам оперировать
принимается. Смелый. Однажды он тяжёлого оперировал – а тут на несчастье лётчик
немецкий наше расположение увидел и по палаткам несколько очередей из пулемётов
выпустил. Кругом крики: «Все в лес! Раненых выносить!». А комбат и ухом не
ведёт. Знаками мне показывает, что надо проверить пульс у раненого и иглу с
ниткой подготовить. Так и продолжал оперировать, пока не закончил. После в
потолке палатки шесть пулевых отверстий насчитали.
–
А ты? – не удержавшись, спросила Антонина.
–
Рядом была, – просто ответила Катя, – ассистировала комбату.
Амбулаторная
палатка, служившая ночлегом медперсоналу операционно-перевязочного взвода,
потихоньку заполнялась. На женскую половину пришли медсёстры, которых Антонина
видела в стерилизационной. Поев, они принялись теснее сдвигать установленные на
козлах носилки, чтобы освободить место для сооружения дополнительной постели.
–
Вы ведь тоже здесь ночевать будете? – обратилась к Антонине маленькая
черноволосая девушка, доставая из стоящего в углу палатки ящика комплект
простыней.
–
Если вы не против, – согласно кивнула головой Тоня.
–
А отчего ж мы будем против?– философски заметила черноволосая, разворачивая
простыни и застилая ими носилки. – Одно дело делаем.
–
Как тебя зовут? – поинтересовалась у девушки Тоня.
–
Рита. А вас – Антонина, вы наш новый врач, нам Галина Петровна говорила.
–
Где она сейчас? Всё ещё на совещании?
–
Нет, совещание коротким было, – Рита подошла совсем близко к Антонине и,
наклонившись к её уху, возбуждённо зашептала:
–
В госпитальной палате она. Там самострел лежит, так она…
–
Кто лежит? – удивлённо переспросила Антонина.
–
Самострел. Ну, из тех, кто сам в себя стреляет, членовредительство, значит.
Чтоб удрать с передовой.
–
И много таких поступает?
–
Немного. Куда больше тех, кто в тыловой госпиталь отказываются ехать. Здесь,
говорят, подлечите нас малость, и мы пёхом обратно в родной полк.
–
А как с трусами, то есть с самострелами поступают? – глядя на замолкшую Риту,
Антонина напряжённо ожидала ответа.
За
черноволосую медсестру ответила уже устроившаяся под одеялом Катерина:
–
Таких после излечения в штаб дивизии отправляют с медицинской карточкой. А в
карточке в определённом месте букву «с» ставят. Ну, а из штаба, под конвоем – к
прокурору дивизии.
–
Расстреливают!?
Катерина,
пожав плечами, ответила нехотя:
–
Не знаю. Второй раз они к нам не попадают.
В
молчании медсёстры и Антонина стали готовиться ко сну. Рита, освободившись от
гимнастёрки и бюстгальтера, влажным марлевым тампоном принялась осторожно
обтирать плечи, шею и небольшие, с острыми сосками груди.
–
Эй, чистюля, – поддела её Даша – невысокая, полная, очень похожая на кубышку
медсестра, – столько материала изводишь! Да он тебя любую обнимет, ты только
намекни…
Резким
движением отогнув простынную занавеску, в палатку вошла Николаенко. По
выражению её лица было видно, что комвзвода пребывает в мрачном настроении.
–
Даша, – обратилась она к «кубышке», – плесни-ка мне малость.
Запив
спирт водой, Галина отвела руку медсестры с куском хлеба.
Пять
пар глаз, готовые немедленно прийти на помощь, встревоженно смотрели на своего
командира.
Николаенко,
глядя в упор, задала вопрос Антонине:
–
Про мальчишку-самострела, что в госпитальной лежит, уже в курсе?
Тоня
молча кивнула.
–
Девки мои языкастые, что и говорить. Когда-нибудь за это пострадают, не дай
Бог, конечно.
Помолчав,
Галина продолжила:
–
Парнишке этому, Сизову, первого июня восемнадцать исполнилось. Призвали, десять
дней в учебке – и сюда. Первый бой, артобстрел – не выдержал. Снаряд в окоп
попал. Всех – намертво, а ему, говорит, повезло – только засыпало да контузило
малость. Очнулся, видит кругом мертвяки, один в живых остался. А снаряды
рвутся, грохот, дым, огонь кругом. Ну, он себе в плечо и жахнул.
–
Психика не выдержала, – вздохнула Антонина, – но всё равно, он должен был…
–
Должен, должен, – грубовато прервала её Николаенко. – Конечно, должен был, – продолжила
уже мягче. – У него подушка вся от слёз мокрая. За руку схватил, не отпускает.
Отправьте утром обратно в полк, просит. Я не трус, говорит, я докажу, кровью
искуплю. А какой ему утром полк? Ключицу себе раздробил. Ещё дней пять у нас
лечиться, не меньше.
–
А как он это сделал, Галина Петровна? – полушёпотом поинтересовалась Рита.
–
Я тоже ему этот вопрос задавала, – развела руками комвзвода, – до курка ведь не
дотянуться, если ствол в плечо упереть. А рядом никого в живых. Ну, он и
признался, что сапог снял да пальцем ноги спусковой крючок нажал.
–
Изобретательный, – покрутила головой Даша.
–
Да ладно, ты, – цыкнула на подругу Рита, – всякое в жизни бывает.
Психологический срыв – слышала о таком?
–
Ну всё, закончили, – Николаенко поднялась, протиснулась к лежаку. Снимая
гимнастёрку, скомандовала: – Даша, гаси плошку. Завтра нас «бог войны» –
артиллерия – ни свет, ни заря поднимет.
(окончание в
следующем номере)
Комментариев нет:
Отправить комментарий