Еркебулан
Литературный
дебют
День первый.
Новости пестрили пугающими прогнозами. Кто-то из эзотериков, а может и пророков, выдал следующее: «Грядет апокалипсис. Антихрист грядёт». Правда, Яков не обратил на это внимания. Не то, чтобы он был не религиозен, но он делал то, что предписано церковью по старой привычке быть трепетным к богу и послушным наставлениям отца, который, однако, не гнушался ремня и пощечины, дабы наставить сына на путь истинный. Отец Якова не редко говорил, что лично читал в Библии о правильности своих методов воспитания, он говорил, что и цветных полагается наказывать, ибо чёрное — есть зло.
Прошло много лет, как Яков стал взрослым, но тень отца так и не покинула его жизнь. А посему, пусть и лишенный благоговения и страха, нехотя, где-то на уровне инстинктов, он соблюдал известные ему предписания...
Вирус распространялся со страшной силой. Люди гибли... в первый день карантина Яков решил перечитать Нагорную проповедь. Видимо был обеспокоен, а Иисус, как известно было его отцу, Якову и большинству христиан, мог даровать утешение, хотя в первый день карантина, да и не только в этот день, его никто не видел и не слышал. И вот, Яков, поддавшись мировой тенденции, заперся дома и прочёл Нагорную проповедь.
«Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный», — с этой утешающей и смелой мыслью Яков лёг спать.
День второй.
Яков к требованию правительства отнёсся серьезно. Он не был намерен выходить из дома, пока вся эта чепуха с вирусом не уляжется. На утро он встал и сразу прошёл на кухню. Заварил сублимированный кофе, представив натуральные кофейные зёрна в кипятке, отварил яйцо и съел его, представив, что он вкушает отборный стейк. И вправду, почему бы не дать волю воображению? Одиночество — классная штука! Яков вспомнил, как в детстве, когда его отец был в хорошем расположении духа, он воображал себя супер-героем и сотни раз спасал человечество от стремительно приближающегося к планете астероида, от зомби, от нашествия пауков-гигантов или гигантов-крыс.
«Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный». Сильные слова и чрезвычайно требовательны. Да, пожалуй, нет ничего из написанного более категоричного и требовательного. Вдруг, Яков вспомнил красивого и изящного Джима Кэвизела в роли Христа. Как же он красив. Христос конечно же был именно таким. Быть совершенным как Господь, а, следовательно, как Христос, задача катастрофически трудная. Но ведь есть же святые люди... есть, есть? Выходит, что Христос задал нам совершенную планку, к которой мы должны стремиться? Да, пожалуй, что так.
Зазвучала городская сирена, проезжавшая мимо дома патрульная машина гневно порицала рупором упорно не желавших соблюдать карантин граждан. Однако, стоит добавить, что Яков с раннего детства отличался экзальтированностью от мира. Он почти не воспринимал происходящее вокруг, то, что было вне его мыслей и чувств. И когда под окном раздались крики, Яков лишь нахмурился. Трудно было определить, что его возмутило: обострившаяся проблема окружающего мира или же попытки этого мира отвлечь его от полёта фантазии. А совесть? Что есть совесть? На улице творится черт те что, но меня это совершенно не тревожит, думал Яков, я бы хотел поговорить о вечности.
Когда он задал себе этот вопрос, он и не заметил, как прошло уже полчаса и кофе, который ему казался натуральным, остыл. Голоса на улице стихли. Взглянув в окно, можно было увидеть потрясающую картину частного сектора, который обволакивают лучи солнца вперемежку с чириканьем воробьев. Никого на улице не было. Ни людей, ни автомобилей. Если бы Яков имел телевизор, то напоролся бы на пугающие новости, твердившие всем и вся, что конец близок, вакцины нет, а люди гибнут со сверхзвуковой скоростью. Яков даже не догадывался о причине возникновения вируса, о том, что он зародился в густонаселенной провинции Китая, о том, что в его стране вирус почему-то распространился значительно быстрее, чем в других странах, если бы он знал последний факт, может быть проронил бы такую мысль: «это из-за беспечности и усталости нашего народа», но, впрочем, может быть и новости эти были б ему безразличны. Сейчас он размышлял о совести... и в этот момент вновь возникла благородное лицо Джима Кэвизела, затем, почему-то вспомнились жестокие удары ремня, брань отца вперемежку с религиозными нотациями и запугиванием семилетнего Якова адским пламенем. В общем, ответить себе отчетливо на вопрос о том, что же такое совесть, Яков не сумел.
Остаток дня он проспал, поужинал китайской лапшой, вспоминая три года неудавшейся семейной жизни, и лёг спать в восемь часов вечера.
День третий.
Постепенно, смутно и несмело, в «подкорке» Яков чувствовал, что жизнь отнимает людей, во всяком случае, их святость с твоей в придачу, не задаваясь вопросами твоих убеждений и принципов. И все же Якову стало обидно, что ни одного распятия у него не осталось. Так бы можно было б полюбоваться образом, если не бога, то человека, свято верившего в свою идею и заразившего ею приличную часть человечества. Чем тебе не вирус, подумал Яков. Он благодарил судьбу, что, хотя бы образ величайшего революционера без ружья ещё никто-таки основательно не омрачил. Следовательно, осталась ещё надежда. Надежда на то, что пусть и более двух тысяч лет назад существовал в подлинном смысле этого слова Человек.
Вдруг, Яков поймал себя на мысли, что ход его рассуждений резко переменился со вчерашнего дня. Стал более трезвым, но словно бы ходом разочарованного во всем человека. Ему стало страшно от того, что он понял, что столкнулся с бескомпромиссным прозрением касательно жизни. Все ведь относительно, подумал Яков. И от этой мысли ему стало ещё страшнее.
Яков поспешил собраться и выйти на улицу, так, ему казалось, он справится с оголтелой правдой, поставившей ему основательного «леща».
Когда он вышел, то первым делом заметил нескольких соседей по подъезду, суетливо возвращавшихся с ларька. Они были в дешевых масках, а у одной старушки маска зачем-то висела на подбородке. С таким же успехом могли бы таскать осиновый кол, на всякий, если от вируса разведутся вампиры, усмехнулся про себя Яков.
— Варвара, во-первых, такая маска, мне кажется, пустая формальность, а во-вторых, зачем она вам на подбородке?
— Сынок, что в маске, что без нее, мне все равно пора на тот свет. Я порядком устала, — заключила толстенькая, миловидная старушка, чьё лицо, по ведомой одной природе причине, возраст не испещрил морщинами.
Она несла с собой пачку сухого молока и пять яиц.
— Вам этого хватит?
— Это все, что я могу себе позволить.
— А когда у вас пенсия?
— А ты думаешь, я доживу до пенсии? А ты? Ты ее увидишь?
— Полно вам, это паника.
— Ну прям, сынок. Без эпидемии ты бы увидел пенсию?
Яков призадумался и не смог найти ответ. Да и думать над экономикой страны, в которой он не разбирался, хотя и подозревал, что дело нечисто, он не хотел. Все, о чем он хотел думать, так это о распустившейся сирени, напомнившей ему цветение сакуры. Точь в точь, как в «Последнем самурае», когда вождь истреблённых воинов, сделал себе харакири, но обрёл все же смысл, глядя на падающие цветки сакуры, с выводом, состоящим из одного слова — «совершенство». Да, таково последнее слово последнего самурая... Кто знает, быть может и эта сирень не увидит следующей весны, быть может следующая весна и мне недоступна, думал заворожённый Яков, и это не страх, но лишь адекватное восприятие вероятности.
Яков не заметил, как к нему подошёл участковый. Он думал, что сейчас прозвучит что-нибудь резкое и пошлое, но полицейский задал два неожиданных вопроса.
— Как вы? Как ваше здоровье? — спросил участковый вежливо и улыбчиво. Яков был удивлён, но не выказал этого.
— Спасибо. Все хорошо. Вышел взглянуть на людей.
— Сейчас карантин.
— Дело серьезное?
— Да, давайте поскорее. Заходите домой.
И Якову пришлось повиноваться. Какой же вежливый коп, что это с ними?
Он поднялся в свою квартиру и прилёг на диван, размышляя о сакуре или сирени, о совершенстве.
День четвертый.
Проснувшись, Яков был удивлен. Царствовала тишина. Лишь пение птиц и дуновение ветра доносились с улицы. Казалось, что в мире больше никого нет. Только Яков и что-то еще… Бог быть может? Он не ответил на этот вопрос. Странно… Чему верить?
Зазвонил телефон. Яков поднял трубку и вздрогнул, впервые за несколько лет он услышал голос своего отца.
- Здравствуй, Яков.
- Привет, пап.
- Я звоню, чтобы сказать тебе – вероятно это последний день в моей жизни. Я заболел. Сейчас мне очень плохо. Прости меня за всё… - голос отца был слабым и неуверенным.
- Пап, признайся, ты верил когда-нибудь в Бога? – наступило продолжительное молчание, лишь хрип и затрудненное дыхание передавались по телефонной линии.
- Я не знаю, сынок. Я не знаю, есть ли он… прости, - отец разрыдался, - прости меня, Яков! – и отец замолк. Навеки.
Понять эту утрату сразу Яков не сумел. Он уставился в окно и любовался горами. Какие же вы красивые милые горы, думал Яков.
Спустя некоторое время он дозвонился в больницу и был удивлен, что не ошибся адресом.
- Здравствуйте. Дело в том, что мой отец только что умер. Я бы хотел похоронить его.
- Соболезную вам, - говорил безликий голос, - но сейчас вы не сможете это сделать. Могу вам порекомендовать хорошего психолога.
- Думаете психолог восполнит утрату? – Яков задал этот вопрос машинально и стал тихо плакать. Он повесил трубку. Собрался на улицу.
Ему не показалось странным, что на месте сирени он увидел сакуру, а возле нее сидел на коленях самурай с распоротым животом. Латы его были испещрены ударами катан и лепестки сакуры нежно ложились на щеки неизвестно откуда взявшегося японского рыцаря. Теперь все что угодно может служить опорой. Неужели бога нет потому что нет отца? Неужели, чтобы стать священником нужно претерпеть боль и силу отцовского ремня?
- Эй, самурай! – крикнул Яков.
Самурай упал замертво и испарился. Вместо до жути натуральной иллюзии сакуры вновь вернулась на место сирень.
Яков почувствовал, что слева к нему кто-то идет. Это была Она. Она подошла и смотрела на Якова, как смотрят на поразительную картину да Винчи. Она была одета скромно, со вкусом – обтягивающие джинсы, белая футболка, легкий макияж. Густые каштановые волны подчинялись ветру и утирали Ее слезы.
- Ты никогда так раньше на меня не смотрела.
- Ты наверное голоден?
- Папа только что умер.
- Я знаю.
- Откуда?
- Прочла в твоих глазах.
- Ну, пойдем домой?
- Пошли.
Они зашли. Яков предложил пройти на кухню.
- Ты знаешь, милая, люди перестали ценить беседы, а может никогда их мы не ценили, - он взглянул на нее. Она внимательно слушала и не шевелилась, - задумайся только – сколько важных слов произносится людьми неожиданно, но мы не обращаем на это внимания. Мой отец был вроде набожным человеком, но при этом иногда нам не хватало пищи… Скажи мне, ты часто ограничивала себя со мной? – спросив это, Яков замер и пристально глядел в Ее глаза. Она смотрела на Якова очень внимательно и не решалась ответить. Наконец сказала:
- Иногда я ограничивала себя. Но ты старался. Делал все возможное. Ты был молод Яков, поэтому не вини себя.
- Ошибки своей молодости старикам тяжело простить, - ответил Яков и закурил.
- Если ты хочешь поплакать – не запрещай себе.
- А есть ли в этом смысл? – он сел на табурет и сгорбился. Казалось лицо его обвисло под тяжестью сожалений. Он готов был просидеть так сколько угодно. Ему хотелось умереть.
- Яков, ты устал. Я не хочу чай. Пойдем в спальню, я уложу тебя.
Они пошли в спальню. Она села на кровать и предложила Якову лечь, положив голову на ее колени.
- А теперь слушай песню, которую я пела тебе в парке. Помнишь ее?
- «Катюша»?
- Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий на берег крутой…
Она гладила волосы Якова и пела:
Выходила, песни заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла…
Яков уснул и оказался с ней в парке, в котором они часто бывали и пели песни, слушая бренчание старого фонтана. Как и прежде никого в парке не было. Только листва шуршала и теплый ветер обволакивал обнаженный части тела.
Выходила, песни заводила
Про степного сизого орла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла…
День пятый.
Яков проснулся. Поразительная тишина околдовала его. Он повернул голову, боясь обнаружить, что никого рядом нет. Но Она была рядом, смотрела на него лучистыми глазами и гладила его волосы. Что же снилось ему? Прожитые годы мучительного ожидания счастья…
- Ты исцелила меня.
- Ты догадываешься о том, что происходит?
- Я ничего не знаю. Я чувствую тебя, но боюсь, что ты всего лишь плод моего воображения. По правде сказать, ты не похожа на мою жену. Словно я герой «Соляриса». Вроде ты, а вроде и не ты, - Яков закатился смехом, а потом заплакал, - интересно, почему люди запрещают человеку верить в то, во что он хочет верить? Вот ты, к примеру проекция моей жены, но более совершенная, что ли…
- Я абсолютно реальна. Разве ты не чувствуешь мои прикосновения? А песня? Мой голос звучал для тебя, как когда-то в парке! Доверься и не сопротивляйся. Все старое больше не существует.
- Я готов услышать правду, дорогая. Какая бы она ни была. Кто ты?
- Я – это мы. А мы – это новый мир. Лучшая версия нас.
- Знаешь солнце, а ведь и обижаться больше не охота. Не вижу смысла. Только скажи мне – почему мы расстались?
- Мы никогда не расставались. Ту, которой ты меня знал – не существует. – сказал Она и они замолчали на долгое время, пока Она не сказала, - Любимый. Один интересный человек скоро будет проповедовать.
- Да, я понял… А, как мы окажемся в Иерусалиме?
- Полетели со мной…
Они встали. Яков обернулся на кровать и увидел себя.
- Я умер?
- Напротив. Ты только теперь по-настоящему живешь…
….
И когда говорил он ученикам своим, они уподобили его Богу. Заметив это, он сказал им: «Итак, поступайте с людьми так, как вы хотите, чтобы они поступали с вами. В этом есть закон и пророки».
Но ученики не поняли его и многие из тех, кто будет жить до конца, которого не видать, не слыхать, не поймут его. И также он добавил: «Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Он смотрел на людей, на всех людей… и улыбался, поскольку знал, что наступит время и многие взглянут на мир его глазами, а некоторые так и будут смотреть на мир, сознавая его и понимая значение его слов, значение весьма простое, но от того и труднодоступное – «Бог есть Любовь»…
Гумер Каримов: С дебютом, Еркебулан!
ОтветитьУдалить