Анна Гоголева
Он сидел в тюремном изоляторе на серой, как все предметы здесь, табуретке. Худой, сгорбленный, подавленный, весь какой-то серый: серое измученное лицо, серые измятые брюки, серые истоптанные тапочки.
Да и день был сегодня серым, пасмурным и он казался живым,
полусонным кусочком этого беспросветного уныния.
Только глаза у этого «серого»
заключенного были необычными: они лихорадочно блестели, блуждая в какой-то необъяснимой
тревоге, и вдруг застывали в ужасе, словно увидели в сером полумраке нечто странное,
жуткое.
Может, потому что преступление, которое он совершил, было жутким, странным.
- Значит, вы утверждаете, что совершенно не виновны?
- Да, утверждаю. Больше того – уверен в этом. Это колдовство, чертовщина какая-то!
- Вы хотите сказать, что вас околдовали?
- Да, именно так! Понимаете – если бы я мог доказать! Но мне никто не верит! Даже слышать не хотят! Все они, видно, околдованы! – он выкрикнул последние слова с такой страстной убежденностью, с такой горечью, что мне стало не по себе. Отложив свой журналистский блокнот, я с невольной жалостью всмотрелась в его измученное лицо.
- Простите. Может, вы мне расскажете поподробнее…
- Скажу! Все-все скажу – как на духу! Грех, страшный грех на мне! Он меня наказал! Он все видел. Он – единственный свидетель…
Странный человек судорожно перекрестился, заморгал и поклонился невидимому Богу. Помолчал и, помедлив, глухо сказал:
- Так вот я – халтурщик.
- Что?! Разве есть такая профессия!
- Не смейтесь! Я сказал – как на духу!
- Конечно, конечно, простите, больше не буду перебивать.
- Так вот. Прошлым летом я со своим напарником в один сельский поселок поехал, ну в наслег – глухомань самую.* Дорога, сами понимаете, не ахти, но ехать было даже весело. Такая красотища кругом, пичуги заливаются, душа радуется. А воздух! Аж голова закружилась – такой чистый, прямо выпил бы весь, солнце, деревья шумят, одним словом – природа! Зимы то у нас, сами знаете – долгущие, туман - в двух шагах не видать, а мороз – аж глаза мерзнут. Сидишь целыми днями в комнатушке – клетке, как чурбан, даже на улицу выходить не хочется, из-за этого чертова тумана и днем ведь ни черта не видно! Тоже мне город – тоска зеленая! А тут праздник такой, мы с дружком аж ошалели. Я вообще-то – веселый малый, гуляка-балагур, у меня повсюду дружки-приятели, люблю душу порадовать, ну выпить то есть этой самой – бормотушки. Ну вот, вечером того же дня поселились в захудалой избенке, «Гостинице» то бишь. Да чего ж, нам ведь не привыкать. Бывало, на шабашках аж в кладовках, шалашах захудалых ночевали. А тут как-никак комната, правда, грязная, окна немытые, мухами засиженные. Да ладно, не в этом дело.
Так вот, ночью, мы уж вовсю носами свистели – стук в дверях. И громко, громко так – требовательно, открывай мол и все. Обычно так стучит большой начальник, ну участковый там, или бригадир наемников. Я аж в одних трусах вскочил, спешно открыл дверь. А там - она! На вид лет тридцать – в самом соку, волосы длиннющие, густые – ух, вцепился бы! А глаза! Брр! Жгут – ух! Круглые, цепкие – так и вцепились, насмерть – все насквозь видят,
как у совы! А голос – слух режет, резкий - металл! Глянула, как пронзила:
«Я – знаменитая шаманка. Несчастье у меня. Сегодня утром гостья нежданно умерла, от разрыва сердца. Плоть ее надо земле предать – немедля, а то уж от духоты разлагаться начала. Ну, собирайтесь – скорей!»
Меня точно оглушило. Надо же, шаманка ночью явилась. И такая странная просьба, впрочем – приказ! Хотел было отказаться, вот еще тащиться куда-то, на ночь глядя, мало ли кто там концы отдал, похороните и сами… Но – вот
* Якутский поселок, часть волости (Улуса). Примечание редактора.
странно! Начал молча, покорно одеваться. Представьте – мой напарник тоже вскочил, собираться стал, молча, покорно – он, такой упрямый, ершистый, такого так просто не уговоришь. Одним словом, уже через полчаса мы с ним рыли могилу на местном погосте, недалеко от поселка, на склоне пригорка. Тогда стояли белые ночи и было светло, но холодновато, зато комары не докучали, в такую пору они не очень злые. Лопаты были хорошо обточены, земля податлива и рыли остервенело как-то.
Да и работа была привычная. Копаю, а перед взором они: шаманка с горящими глазами, властная такая – живая, и другая – покойница, похожая на нее, ну точь - в - точь, как две капли воды. Может, сестры близнецы?..
Вдруг случилось неожиданное, то самое из-за чего начались мои беды-несчастья. Моя лопата вдруг стукнулась о полусгнившую доску. Оказывается, мы рыли яму там, где раньше был похоронен какой-то покойник! Вот незадача!.. Что делать?! Пойти к шаманке и сказать?..
Иль промолчать?.. Ух, столько трудились, пот градом, уж выкопали почти и вот… Посоветовались с приятелем и решили не говорить, мы ведь свое дело сделали, остальное нас не касается.
Под утром пришли к дому, где она жила. Буренки мычали, птахи заливались, будто ничего такого не случилось. А шаманка…Ух, глазищи у нее! Все видят! Глянула так, мороз по коже! Держусь однако, виду не подаю… Щедро она с нами расплатилась, даже в придачу водочку подсунула. Мы, конечно, рады – радешеньки, ушли поскорей предовольные. А потом и вовсе уехали, невмоготу так стало! Ух тяжко!..
Да… Вот не думал тогда, что через три года снова придется в том доме очутиться. Но, видно, так уж мне на роду написано, от судьбы и вправду не уйдешь… В общем, снова приехал в тот самый поселок по своим обычным делам, деньги ведь у меня моментом кончаются. Конечно, мог бы и в другое место податься, но что-то тянуло туда и все. Да и ночью во сне все какой-то крик стал слышать, точно кукушка кукует, зовет и черная тень летает-стонет, а голос-то вроде знакомый… вот, приехал и все…
А поселок был так себе, одно название, всего-то одна улица, потому и главная. Домишки маленькие, темные какие-то, к земле припали, ну точно выводок чирка, что птенцов своих в самых глухих местах – озерках выводит… Ну вот, снова стою я у того черного дома, где жила она, шаманка та. Однако, честно говоря, не хочется называть ее шаманкой. Она, хоть и странная, была какая-то особенная, коль увидишь, не забудешь. Волосы длинные, собольи, и если б не эти «совиные» глаза…Хотел постучать, но дверь уже открыли.
Неужто меня тут ждали?.. Да, в передней стояла она, но какая бледная, осунулась, исхудала. Точно долго, тяжко болела и только недавно оправилась. Схватила руки своими цепкими пальцами, почему-то очень холодными и чуть не крикнула: «Наконец-то! Как я ждала тебя, ты вовремя явился! Ты мне очень нужен!»
Больше ничего не сказала, отошла, молча накрыла стол.
Был вечер, тихий, летний. Где-то за поселком закуковала кукушка. Может, там, на погосте…Мурашки по коже.
Она странно так глянула, точно мысли прочла и усмехнулась: «Да, знаю, что ты сейчас вспомнил. Ох, как он извел меня! Потому и ждала тебя… Долго ты не ехал, пришлось прибегнуть к своим духам помощникам. Вот она моя подручная кукушка вещает - кукует, что мое веление исполнила…»
Так вот оно что… Вздрогнул, точно ледяной водой окатило. А она улыбнулась так ласково и тихо молвила: «Не бойся, не бойся, я ведь тебя совсем не осуждаю. Ведь я сама указала то место, где надобно рыть могилу. Там оказалось древнее захоронение, больше того, погребен там великий шаман».
Ноги подкосились, аж рухнул на табуретку, что-то забормотал в оправдание, потом собрался уходить, но не мог, все расплывалось, меркло перед глазами, как в тумане. Одно лишь ясно помню – ее слова: «Нет, ты никуда не уйдешь. Сегодня ты будешь со мной. Холодно мне, одиноко, согрей же измученную душу, успокой. Ночью придет ко мне один странный гость с тяжким дыханием. Ты будешь единственным свидетелем нашего затянувшегося спора. Но предупреждаю – ничем не выдавай свое присутствие, не то он тебя проклянет».
Мне стало жутко, страшно, хоть беги, но молча повиновался ее колдовской, шаманской воле и покорно лег рядом с ней. Конечно, я скоро забыл, что она шаманка, ее волосы, глаза, совсем близко, все было как в дурмане…
Вдруг в дверь кто-то громко постучал.
Она сразу вскочила, успев прошептать: «Не смей и шевельнуться! Это он!»
Я натянул на голову одеяло и прислушался. Ох, это нельзя забыть! Было так холодно, как в могиле, а голос глухой, давящий – жутко!
«Хоть ты и сильная шаманка, но я был шаманом сильнее тебя. В последний раз требую – завтра же пусть перехоронят тебя, ведь ты уже третий год лежишь в моей могильной яме. Кости твои тяжелые, дух тяжек, давят, гнетут, измучился вконец. И это мое последнее слово – смотри, пусть завтра же тебе выкопают отдельную яму и перехоронят твою грешную плоть. Ты поняла меня?!»
Кто-то постучал так, что сердце чуть не выскочило, тяжкими шагами вышел, сердито хлопнув дверью. Я почувствовал смрадный, трупный дух, аж дыхание перехватило, чуть не задохнулся.
Утром спозаранок сразу же пошел на кладбище. К счастью, утро выдалось солнечным, воздух бодрил, свежий, чистый, а земля такая податливая, мягкая. Новую яму вырыл скоро, неподалеку от старой, примерно в метрах десяти, в сторону поселка. Я очень торопился, новая яма уже через полчаса была готова. Не могу сказать, что она была глубокой, но тогда мне было не до того. И старую яму раскопать было не трудно, земля еще не успела спрессоваться. Скоро я добрался до гроба. Странно, без особых усилий вытащил его из ямы. Мне показалось, что гроб был пустым, уж слишком легковесный. Забыв о страхе, я приоткрыл крышку и в ужасе отпрянул: он был действительно пуст!
А на дне лежала маленькая, пестрая ящерка - кюлгэри! Я ахнул, а она своими круглыми, немигающими глазами уставилась на меня и усмехнулась точь – в - точь, как моя шаманка!
Я чуть не вскрикнул, быстро заколотил крышку, спешно перенес гроб в новую яму и скоро засыпал свежей землей. Закончив работу, кинулся во весь дух на остановку автобуса.
К счастью, там стояла грузовая машина, которая по каким-то делам собиралась в город. Шофер согласился взять меня в кабину и я покинул то заколдованное место…
Думал, что навсегда…Ох, судьба проклятая! Через шесть лет опять пришлось вернуться в тот поселок, на этот раз не летом, а ранней весной. Ноги сами привели меня к знакомому дому. Она встретила меня так, будто я никуда не уезжал. А я не узнал ее, как изменилась бедная! Поседела, исхудала, кожа да кости, вид измученный страшно!.. Только глаза по-прежнему лихорадочно горели, холодные, круглые. На руках она держала ребенка, мальчугана лет пяти-шести. Она усмехнулась как прежде, загадочно, странно:
«Долго я ждала тебя! И он заждался – вот, твой ребенок…»
Я сразу поверил, малый был похож на меня, совсем как я маленький. Хотел его взять на руки, но тут же отпрянул – он весь был в страшных язвах!
А она горько усмехнулась: «Вот видишь! Все он проклятый! То месть старого шамана. Когда ты перехоронил покойницу, в спешке, оказывается, перепутал надгробные доски тэбиэх, и в отместку дух старого шамана решил заживо сгноить мое бедное дитятко. Если хочешь избавить меня и своего ребенка от страшных мучений, возьми в кладовке канистру с бензином и сделай очищение огнем. Ох, как я устала!»
Она застонала так, что сердце оборвалось.
Я сделал это. В кладовке нашел полную канистру с бензином и бегом к злополучному месту. Быстро собрал сухие ветки, сложил в большую кучу на могиле и чиркнул спичкой. Пламя, как перепуганная птица, шумно взметнулось вверх…
Очнулся от громких криков. Вокруг меня стояла толпа, кричали, махали руками: «Поджигатель! Убийца!»
А я, ошеломленно глядя на них, с канистрой в руках стоял у горящего дома своей шаманки!
Дом, весь охваченный пламенем, горел как сухая береста. Огонь бушевал, ревел, но я услышал сквозь гул отчаянный крик ребенка и ее торжествующий голос: «Ты помог мне, милый! Очистил огнем грехи тяжкие! Так прощай же навек!»
Мой собеседник замолчал, со стоном уронил голову на исхудалые руки и глухо проговорил: «Грешники… Грешники…Нам всем надо очиститься…»
Гумер Каримов: Принято! Я сам недавно написал что-то подобное. О любви молодого мужчины и зрелой женщины. Называется: "Здравствуй, Сонечка!"
ОтветитьУдалитьСпасибо Анна! Притянуло, прочла без отрыва. Преклоняюсь перед вашим талантом. Неважно какой сюжет, важно заинтриговать читателя, вы это умеете. Это талант. Думаю, вы могли бы быть хорошим экспертом.
ОтветитьУдалитьМурашки по коже... Как в детстве от страшных придуманных рассказов. Потенциал у писателя хороший.
ОтветитьУдалить