Моя Роми Шнайдер. Забавник

Анжела Конн

Моя Роми Шнайдер

Мои больные ноги, распухшие от ревматизма, ковыляя, с трудом доставили меня в чужой двор… Усадили на лавочку напротив её окна. За те годы, что я встречал её, глаз не единожды успел засечь, как она выходила из дворовой арки на шумную улицу. Мы жили с ней в совершенно противоположных концах одной и той же длинной, с утра до вечера оживлённой улицы.

Я её заприметил несколько лет назад. Было весеннее ясное утро. Я направлялся на встречу с начальником строящегося объекта, который обещал взять меня на работу охранником. Это была единственная работа, за которую можно было зацепиться и не пропасть с голоду в мои стариковские годы. Ни на что другое я рассчитывать не мог, возраст и беспросветное экономическое состояние страны не оставляли никаких шансов на что-то приличное. Худо-бедно перезимовав благодаря скудным запасам, я понял, что без подработки к убогонькой пенсии впредь мне придётся или рыться в мусорках и побираться, или свести с жизнью счёты. Ни первое, ни второе меня не устраивало до тех пор, пока руки и ноги способны двигаться.

Девственно-чистый воздух, пропитываясь теплом солнечных лучей, звенел в вышине и разливался вокруг живительной силой. Набухшие почки деревьев, окаймляющих стройными рядами пешеходную часть улицы с двух сторон, под натиском бурно вторгшейся на землю весенней атмосферы, лопались, выпуская молодые побеги на волю. День-другой и они, оформившись в зелёные листочки, зашелестят, затанцуют, вызывая умильные улыбки на лицах прохожих.
Я вдыхал упоительное начало дня, и моё сердце медленно наполнялось надеждой. Издали навстречу стремительными и лёгкими шагами шла молодая женщина.
Расстояние между нами сокращалось; и в миг пересечения я с удивлением обнаружил, что вблизи она не так молода, как показалось. Обдав меня свежестью утреннего ветра, она промчалась мимо, вызвав во мне некоторое смятение тем, что лицо её оказалось мне хорошо знакомым. Хорошо знакомым не личным контактом, а неким отдалённым во времени и пространстве восприятием. То, что я её никогда вживую не видел, было очевидным. Но кого она напоминает?

На работу меня приняли. Даже в самое тяжёлое время находятся добрые люди… С учётом возраста и состояния здоровья график установили щадящий, чему я был рад и доволен - через день с утра до вечера, а в ночную смену охранять объект заступал молодой, крепкий мужчина.

Женщина, напоминающая мне кого-то, стала попадаться на моём пути довольно часто, и, в основном, мимолётно. Определить её возраст я затруднялся. Она была стройной, подтянутой, ухоженной. Всегда на каблучках, со стремительной походкой… Язык не поворачивался назвать её бабушкой, но и с молодостью она распрощалась не вчера. Ей можно было дать и сорок пять, и за шестьдесят, в зависимости от одежды, настроения и угла света, под которым она находилась.
Однажды я обнаружил её словно прогуливающейся. Не спеша, она шла по улице среди зелени деревьев, придающей её точёной фигурке такую первозданную естественность, что понять, кто потерял бы в случае отсутствия одной из них природное очарование – зеленая рамка или женщина? - представлялось невозможным. Они дополняли друг друга. Она медленно шла, подставив лицо солнцу, как если бы принимала солнечную ванну, ни на кого не обращая внимания.

Меня она и в упор не видела. Ни моего восхищённого взгляда, ни того, что остановился невдалеке и наблюдал за ней. Ловя лицом солнце, она повернулась в мою сторону, и я…замер.

Надо сказать, что во мне жила одна удивительная особенность, оставшаяся от занятий музыкой в детстве. Какое-либо событие или случай, запоминались в моей подкорке быстрее и лучше, если были связаны со звучанием некогда понравившейся мелодии, исполненной кем бы то ни было; и всё, что связано было с определённым событием – даты, люди, одежда – выносились на поверхность сознания музыкой раньше, чем визуальной памятью.

И сейчас я услышал сначала ноты, извлекаемые смычком в руках мальчика, а затем самого мальчика и прекрасное лицо дамы, сидевшей напротив него за столиком в ресторане. Это было лицо Эльзы Винер, приёмной матери мальчика, играющего на скрипке. Вслед за музыкой ассоциативной памятью выстрелил в мозг последний фильм Роми Шнайдер «Прохожая из Сан-Суси». Блистательная, неподражаемая, любимая всеми Роми Шнайдер, умерла внезапно в сорок четыре года через несколько недель после премьеры фильма… Вот кого напоминала мне незнакомка. Актрису, равной которой не найти ни по красоте, ни по количеству сыгранных ролей, ни по глубине страданий, которые она перенесла за свою короткую жизнь. А моя незнакомка была так похожа на неё…

Промучившись несколько дней, я решил подойти к ней, что оказалось не таким уж простым делом. Она ни на кого не смотрела, шла погружённая в свои мысли и в свою, таинственную, скрытую от посторонних, жизнь. Но я подошёл. Она вынуждена была остановиться, чтобы не сбить с ног непрезентабельно выглядевшего, почти бомжеватой внешности, мужчину. Метнула на меня настороженный взгляд…

- Простите, ради бога! – пробормотал я, - Вы очень похожи на Роми Шнайдер…
- Благодарю Вас, – смягчившись, вежливо произнесла она, - мне приятно это слышать…Сейчас мало кто говорит…
- А говорили?
- В молодости…часто. Все, кто видел фильмы с её участием. А сейчас…Кто же помнит…

Она сделала шаг, чтобы уйти. Я осмелел и решил задать следующий вопрос:
- Простите за любопытство, как Вас зовут? Она мягко улыбнулась, посмотрела на верхушки деревьев, на меня и сказала просто, без кокетства:

- Запомните меня как Роми Шнайдер…Прощайте. И пошла своей молодой, лёгкой, летящей походкой.
Больше я к ней не приближался, издали раскланивался, но она не замечала или не хотела замечать ни моих приветствий, ни меня самого.

Жизнь моя наладилась; я работал, и в свободное время в течение последних лет просмотрел все девяносто девять фильмов с участием незабываемой Роми.
А на днях, когда я наконец вышел из дома после недельного лечения своих подагрических ног, я случайно узнал, что моей второй Роми Шнайдер уже нет. Она умерла в то же самое время суток и при таких же непонятных обстоятельствах, как и её знаменитый архетип. Думаю, здесь лишне говорить о том, какую боль и потерю я испытал от непредвиденной смерти женщины, вдохнувшей в меня столько положительных эмоций…

Я приковылял в её двор попрощаться. Мне самому осталось немного…Да и что может держать на этом свете человека, вобравшего в себя красоту отношений и силу чувств, подаренных одной из величайших актрис прошлого и имеющего счастье пережить это дважды, ибо обе женщины, одна в молодости, другая в старости погрузили меня в лучшее, что могло случиться с мужчиной на излёте лет – насладиться полнотой жизни, хоть и чужой, но до зависти содержательной, чего мне так не хватало. В этом мы с Роми схожи.

Вторая женщина, очень похожая на первую, сама того не ведая, продлила моё счастливое существование тем, что оказалась восхитительным флаконом, квинтэссенцией внешности, чарующих манер и волнений, даря светлые мгновения, щедро посланные миру знаменитостью, своим появлением в моей неустроенной жизни, полной незаслуженных унижений и жестоких лишений.

Я понимаю, что уже заговариваюсь, и что всё – может казаться фантазией, бредом или расстроенным старческим туманным сознанием, но меня и в самом деле уже ничто не держит на земле. Бросив прощальный взгляд на тёмное окно, я поднялся и медленным шагом пошёл прочь…Выйдя из арки, я двинулся вдоль по сиротливо опустевшей, не представляющей для меня более никакого внешнего интереса, улице. Всё приятное, что мне выпало прочувствовать на ней, я уносил с собой… Навеки.

Забавник

Среди многочисленной родни он был такой один. Забавник, балагур, весельчак. Шутки его были в основном добрые, но иногда он переходил границы дозволенного, и это вызывало недоумение, порой оторопь.
    Семья моего отца была сослана в Казахстан, после ссылки они обосновались в Тбилиси, отец собственноручно построил дом недалеко от железной дороги, по которой следовали пассажирские и товарные составы из Армении в Грузию и Россию. Расположив свой очаг на этом пути он, как потом нам рассказывал, хотел связать воедино три народа, с представителями которых не только дружил, но и был связан родственными узами.
   Поэтому мы, его и соседские дети, каждый день провожая мимо нас стремительно мчащиеся поезда, энергично махали руками, прыгали, кричали вслед людям в ответ машущим нам, были искренне уверены в том, что вносим свою лепту в нерушимую дружбу народов. С одинаковой радостью мы встречали и провожали армянские и российские составы.
    А когда узнавали о предстоящем приезде Серго, радовались вдвойне. Он был дальним родственником моего отца, часто бывал у нас. Шутки и анекдоты лились из него потоком. Смех и гомон в его присутствии не умолкали долго.
Дети, в их числе и я, дежурили на насыпи, боясь пропустить вагон, в котором он ехал. Еще издали, в окне, мы видели парящие на ветру кисти рук, приветствующие нас. Вокруг его головы, образуя ореол из улыбок, еще пять-шесть незнакомых людей махали кучке детей, столпившихся на горке. Как мы завидовали пассажирам, летящим на скорости в загадочные дали! Так хотелось на ходу вскочить на подножку поезда и мчаться с этими веселыми людьми в манящие непознанные места!
   А уже через час в нашем доме появлялся неутомимый весельчак Серго и мы, открыв рты, хохотали над шутками, упиваясь его комичной мимикой и артистическими телодвижениями. По просьбе отца частенько привозил нам овощи в огромных мешках. Он сбрасывал эти мешки с проносящегося поезда нам под ноги и мы, детвора, помогая взрослым, тащили их в дом. Серго привозил из Армении лук, картошку, морковь...Нам тогда казалось, что этот крупный весёлый человек - владелец овощных полей.
    Мы, конечно, радовались овощам и фруктам, которые он поставлял, но само появление его в нашем доме доставляло огромную радость, потому что походило на неожиданный выход солнца на затянутом тёмными тучами небосклоне. Если это было зимой, холодные дни завершались безудержным смехом за вечерней чашкой чая с айвовым или ореховым вареньем; искрящиеся лучи его юмора окрашивали будни в светлые тона, сменяя обыденность праздничностью. А летом... О, летом всё было по-другому!
   Задняя часть отцовского дома утопала в саду с аккуратными тропинками и растущими по их краям развесистыми инжирными, абрикосовыми, сливовыми деревьями; передняя часть выходила в большой двор. Расположенный в нем стол с лавками вокруг, словно зазывал соседей, гостей, часто незнакомых людей войти и посидеть под роскошной шелковицей, прикрывшей причудливо изрезанными листьями на толстых ветках чуть ли не полдвора. В начале лета, когда созревала тута, было особенно приятно находиться за столом и ловить ртом падающие черные ягоды, наслаждаясь их сладостью и терпкостью.
   Однажды в такой теплый летний день, когда мы устроили очередной концерт, пригласив взрослых, в калитку постучал бомжеватого вида прохожий и попросил воды. Родители пригласили его войти, дали напиться и усадили передохнуть. Человек с удовольствием расположился и вместе со всеми смотрел выступления детей.
   В конце, получив возгласы одобрения и аплодисменты, мы хотели уйти, как вдруг незнакомец, выйдя в центр двора и привлекая внимание присутствующих, сорвал с себя усы, бороду и, сбросив обноски, превратился в знакомого всем Серго. Изумлению собравшихся не было предела: так мастерски он оформил перевоплощение.
    Мой отец в душе был эстетом. Эта страсть, помимо тайного сочинительства, в действительности воплощалась в приобретении красивой одежды. Он любил носить кашемировые костюмы, шить на заказ пальто из шерстяной габардиновой ткани, одним словом - франтил.
   Как-то, когда Серго был у нас, отец показал ему новые хромовые сапоги, сшитые на заказ. Серго оценил приобретение, поохал, поцокал языком, примерил... Отец прошелся бархоткой по сапогам, придавая им еще больший блеск, чем вызвал всеобщий восторг, и водрузил их на подоконник, как на постамент. Все легли спать.

Утром... О, ужас! Сапоги исчезли с подоконника. Где только их не искали! Под кроватями, в шкафах, во дворе, в саду- бесполезно. Словно их не было никогда. Отец бледный, в недоумении, опустился на лавку под шелковицей, мы расстроенные обступили полукругом, Серго бубнил себе под нос, что лучше бы он не приезжал...Только мама заметила открытое окно и спокойно сказала, что видимо ночью воры утащили.
- Как утащили, как могли утащить, столько денег я выложил за них,- не успокаивался отец. Мама с усмешкой взглянула, не проронив ни слова, ушла в дом. И только спустя два месяца, в очередной приезд Серго, они появились на том же подоконнике в своем блеске и первозданном виде. Позже мы поняли, что "пошутив" таким образом, он спрятал их, отомстив нашему отцу за его франтоватость.
Как-то поздней осенью, когда проливные дожди заставляют людей сидеть дома, в шесть часов вечера к нам стали приходить родственники. Дети дома были одни, отец, как всегда на работе, а маму вызвали на родительское собрание. Мы удивились, вроде родители никого не приглашали, ничего не намечалось, с чего бы это?
Но... дети есть дети, занялись своими уроками, а непрошеные гости все прибывали и молчаливо усаживались в тревожном ожидании. Они тихонько перешептывались и как-то особенно жалостливо бросали на нас взгляды.
Наконец появилась мама. Увидев родственников, она побледнела, а те, особенно женщины, бросились к ней, причитая.

- Что случилось? - мама схватилась за сердце, ничего не понимая.
- Вот,- сказала одна из женщин и достала бумагу из сумочки,- телеграмму получили, наш Гриша... скончался,- заливаясь слезами протянула маме почтовый клочок.
   Мама оглядела всех странным взглядом, а они всё доставали и доставали телеграммы, извещавшие о смерти нашего отца. Комната наполнилась дружным плачем.
    Мама помертвела, перевела дух и, подозвав моего старшего брата, велела идти за отцом. Через полчаса он живой и невредимый стоял перед родственниками и задыхался сначала от ярости, догадавшись, чьи это проделки, а потом от смеха. В конце этого представления появился он, Серго, и потребовал накрыть стол в награду за развлечение. Смеялись долго, пили много, прославляя и "ожившего" отца и шутника-затейника.
Ему в то время уже было за пятьдесят, а шутовство и авантюризм с годами только набирали обороты. Купля-продажа валюты в то время каралась законом, но несмотря на запрет он промышлял и попался. Его осудили, и получив срок, наш бедолага просидел почти пять лет.
    Однажды отец пришел домой расстроенный и поведал маме, что Серго умер. После жестокой отсидки здоровье было подорвано и сердце не выдержало.
В этот же день отец выехал на похороны. Через три дня, когда он вернулся, его радости не было предела. Серго жив, здоров и всем того же желает. Снова розыгрыш!
Таким образом он собрал своих близких отпраздновать возвращение из тюрьмы. Неутомимый человек!
    Но самое интересное... Спустя несколько лет Серго умер. Это не было шуткой. Умер по-настоящему. Никто не поверил... Не проводил его в последний путь.... Может, он того и хотел, чтобы его запомнили только живым. Веселым… Забавником...

Pages

понедельник, 5 апреля 2021 г.