Майским ранним утром, когда сон особенно чуток из-за позднего засыпания и, в особенности, из-за того, что дневное напряжение не отпускает меня и ночью, просыпаюсь от лёгкого хлопка на улице.
Знаю: это упала крышка пластмассового
мусорного контейнера, стоящего у подъезда и уже осмотренного китаянкой, для
которой сортировка хлама и продажа его является необходимым занятием,
приносящим небольшой доход.
Часы показывают половину четвёртого. Встаю,
подхожу к окну. Даже спросонья, даже забывшись, нельзя ошибиться насчёт того, в
какой стране я встречаю очередной рассвет. Многомиллионный китайский город
Янтай, где контрасты уживаются рядом, как уходящая ночная мгла уживается с
блеском звёзд, тающих вслед за ночью под напором грядущего дня.
Круглый двор приободрился, напитанный утренней
свежестью. Кажется, что дома, зажмурившие окна-глаза под полосками занавесок,
вот-вот расплывутся в балконных улыбках и подбросят вверх свои красные
крыши-шляпы! И подпрыгнут платаны, и встрепенутся туи, и веером раскроются
кусты граната, и качнутся стиляги-фонари – во всём чувствуется сила, энергия,
задор!
Тон задаёт дерзкое солнце. Поднимаясь над
морем, кусочек которого я вижу, оно широко, мощно, как фантастический
борец-сумоист, опирается лучами на горизонт, будто хочет оттолкнуться от него,
чтобы огненным броском обрушиться на небо, подмять его под себя, раздавить и
превратить в безвольное оранжево-голубое месиво, не способное сопротивляться
потоку света.
Китаянка тоже охвачена настроением утра. Она
быстро, ловко, с радостью достаёт из второго мусорного контейнера картонные
коробки, маленькие и большие, цветастые и однотонные. Сначала аккуратно
складывает их и затем отправляет в матерчатую сумку, висящую на плече, похожую
на сумку художника для переноски картин. Обследовав внутренности бака, женщина
бодрым шагом направляется к другому подъезду.
Солнце продолжает пыжиться в желании покорить
небо, белые облака надуваются счастьем, полусонное море ластится к берегу, дома
щурятся от утреннего блеска, деревья пританцовывают, отвечая взаимностью
набежавшему ветерку, сумка китаянки наполняется денежным мусором...
И над всей этой зримой огромностью, в тишине,
нарушаемой только хлопаньем крышек от мусорных контейнеров, плавает, качается
на волнах прозрачного воздуха соловьиная песня. Она словно обнимает рассвет,
будто играет с ним, бросая другу то лёгкий посвит, то острое пощёлкивание,
посылая ему страстные трели и задумчивые рулады.
Чувствую, что попадаю под власть утра,
коварного своей лживой нежностью, которую оно дарит всем, а не кому-то в
отдельности, и которую отбирает, как только взрослеет, становясь днём.
Чувствую, что попадаю под чары чего-то временного, под стать миражу. Чувствую
искушение забыть о делах, перейти на балкон, присесть в шезлонг и отдаться
моменту, которое уже настолько овладело моими ощущениями, что я готова поверить
утру, забыв об его юношеском непостоянстве. Я чувствую… Чувствую, что меня
соблазняют, побуждают признаться в любви к тому, что, при всей красоте является
для меня чужим, непривычным, и … я отворачиваюсь.
Отхожу от окна, мрачнея при мысли об
изменчивости всего, что сначала влечёт к себе яркими красками и звуками, а
потом пропадает, раздавленное смогом или заглушённое грохотом улиц.
"Утро в Янтае" и "Иероглифы на асфальте" - два шикарных эссе! Так держать, Вера!
ОтветитьУдалитьспасибо, Мурат!
Удалить