Бекуров Руслан Викторович
Сегодня я съел лошадь
В
понедельник разболелся зуб. Хотелось лезть от боли на стенку. Стоматологов я
боялся с детства, а к сорока годам они уже снились мне в виде маленьких
гитлеров. И почему-то улыбались беззубыми улыбками.
Я
сопротивлялся до последнего – полоскал водкой рот (когда-то это спасало), курил
до одури (на пару минут боль действительно уходила), читал Стефана Цвейга (ну
чтоб хоть как-нибудь отвлечься).
Вечером
пришла Лиза. Выпила кофе и потащила меня в ближайшую стоматологию. Я и не
спорил – уже и говорить настроения не было.
На
входе надели бахилы. Они были слишком малы и прикрывали мои ботинки лишь на
носках. Потом мы заполняли какие-то бумажки на ресепшене, и я понял, что так и
не знаю свою группу крови. «Ладно, пишите вторую», – сказала девушка за стойкой.
Затем
она спросила, есть ли у меня три копии паспорта и медицинской страховки.
– Ну
как же так, вы, преподаватели университета, и ходите без ТРЕХ копий паспорта и
страховки!
Ну вот
как-то так, ходим.
Следующие
двадцать минут мы сидели на диване в холле и смотрели телевизор. Почему до сих
пор никто не придумал стоматологический телеканал? Крутили бы на нем фильмы и
мультики о зубах и боли, разные умные передачки – предположим, «Зуб мудрости» (интеллектуальная
викторина) или, например, ток-шоу «Пульпит» – нет, честно, было бы жутко
интересно. Или хотя бы стоморадио с бессмертными хитами зубных кабинетов: Кенни
Джи, Энио Морриконе, Фил Коллинз. Безупречная идея, мне кажется.
Когда
наконец освободился врач, вышла его ассистентка и пригласила меня в кабинет. Я
лег на кресло, смотрел в потолок и ждал дальнейших указаний. Врач рассказывал
что-то своему коллеге. Они сидели в метре от меня за маленьким столом, но
говорили тихо, и я слышал лишь обрывки фраз.
– Знал
я одного придурка, который клялся, что никогда не был девственником…
– Все
женщины — шлюпки…
– Прочитал
в газете, что 23 миллиона пользователей Twitter не
являются людьми. По мне, так 23 миллиона людей не являются людьми…
Наконец,
меня заметили. Ассистентка дала очки, врач включил лампы.
– Так-с,
ну что там у вас? Будем удалять?
С
раскрытым ртом было не очень удобно отвечать, но я кивнул, и, кажется, он понял.
Когда кололи в десну обезболивающее, я судорожно схватился руками за джинсы на
бедрах – это было единственной реакцией на противный укол. А дальше почему-то
вспомнилась одна история, и я почти не думал о том, что лежу в
стоматологическом кресле, и в моем рту ковыряется какой-то дядька.
В
седьмом классе, ближе к лету, я по уши влюбился в девчонку с параллельного
класса. Долго думал, как бы с ней заговорить. И вот однажды, когда мы писали
годовую контрольную по алгебре, я решил подождать ее на автобусной остановке
возле школы, чтобы познакомиться.
Утром
тщательно почистил зубы и для храбрости выпил рюмку папиного коньяка. Контрольная
была на третьем уроке. Я кое-как решил задачку про поезда, а уравнения списал у
Нины Желтухиной. Оставалось еще три задания, но я сдал наполовину пустой лист и
рванул на улицу.
Она так
и не вышла из школы в тот день. Я ждал ее до вечера, и только когда вахтер
выключил свет в коридоре на первом этаже, грустный и разочарованный поплелся
домой.
С того
дня я возненавидел ту девчонку. Понял, что совсем она и не красивая, а
временами даже уродина. И бант у нее был больше головы. И водилась она с
мерзкими девчонками. Но почему я раньше этого не замечал?
С тех
пор прошло много времени, и я только недавно узнал, что в тот злополучный день
у нее разболелся зуб и контрольную она не писала.
– Рот
закрой-ка свой! – крикнул врач.
Я
испугался и закрыл.
– Нет, это
я не вам! – засмеялся врач. Он о чем-то спорил с ассистенткой.
Дурак
такой, а еще – стоматолог.
Во
вторник я поехал в Петергоф, чтобы забрать кое-какие вещи в старой квартире. Добрался
без задних ног.
Петергоф
был мистичен как никогда. В «Пятерочке» типец угрожал кассирше, что вот-вот
превратится в дракона. Возле пруда какая-то компашка жарила на костре воробья. Дети
играли в Крым. Три суворовца курили возле ворот училища. Один из них был негром.
Когда я
дополз до своей квартиры на Халтурина, заснул в секунду, не раздеваясь.
Утром
проснулся в одном ботинке. Второй, как корвет на мели, валялся возле
журнального столика. Я снял пиджак, аккуратно повесил его в шкафу, стянул с
себя брюки и бросил их в корзину с грязными вещами.
Чувствовал
себя плохо – то ли от того, что переспал; то ли потому что не снял носки.
Был у
меня дядя Иерусалим – он жил в горах и временами совершал дикие вылазки в город.
Обычно ночью после двенадцати он заваливался к нам. Полусонная мама открывала
дверь, и вдребезги бухой Иерусалим торжественно заявлял: «Я с гор спустился». Его
укладывали в зале на раскладном диване. Перед тем как вырубиться, он снимал
носки и говорил: «Отдыхаю только без носков. С носками – никак». С тех пор, где
бы я ни был и в каком бы состоянии ни находился, снимаю носки перед сном. Потому
как с носками – никак.
Следующие
три часа в рубашке и трусах бродил по квартире, занимаясь разной ерундой: варил
кофе, в сотый раз прокручивал в телефоне бессмысленную ленту новостей («Во
Владикавказе прошли ПЯТНАДЦАТЫЕ республиканские соревнования по запуску
бумерангов. Их посвятили Дню космонавтики») и смотрел телевизор. Как раз
показывали одну из этих идиотских передач про ремонты и перепланировки.
– В
каком стиле будет интерьер этой квартиры? – спросил ведущий.
– Ну, в
первую очередь он будет стильным, – ответил дизайнер.
Потом
позвонила Лиза:
– Как
ты?
–
Нормально! – ответил я.
–
Голова не болит? – спросила она.
– Ноги
гудят. А голова не болит.
– Чем
будешь заниматься?
– Куплю
тюльпаны, – сказал ей я.
И я
купил тюльпаны у старушки на Балтийском вокзале. Классические тюльпанчики: мы
любили, чтобы в доме были цветы. Для уюта вполне хватало и их.
–
Тюльпаны – цветы Бога, – сказала старушка.
– А
какого бога? – спросил я ее.
– Разве
вы не знаете, что Бог у нас один?
Я
почему-то сразу представил бедного грустного старика в пустом доме. Сидит он
себе в кресле-качалке и ждет, когда кто-нибудь придет. А никто никогда не
придет. Бог-то – ОДИН.
Наконец
добрался до дома. На входе возле лифта висело объявление: «НЕ СРИТЕ ТАМ, ГДЕ
ЖИВЕТЕ!» И я подумал, а где еще срать, если не там, где живёшь?
Дома я
переоделся, подрезал стебли тюльпанов и положил их в вазу с холодной водой. Они
красиво смотрелись, эти тюльпаны. И пахло от них почему-то детством и
праздниками. Лизы не было – у нее с утра вроде как две лекции и один коллоквиум.
Я тоже нехотя поплелся в университет.
Ехал в
автобусе. Рядом сидели маленький пацан с мамой. Она говорила нормально, а сын
был глухонемым – ну почти глухонемым, он читал по ее губам, а сам еле-еле
произносил какие-то слова и обрывки фраз, сопровождая разговор жестами.
– Я
уеду до вечера в город, а ты останешься с бабушкой. Хорошо? – сказала мама.
– С
бабушкой? – с обидой переспросил пацан.
– С
бабушкой. Будешь играть, смотреть телик. Купишь себе чипсы, мороженое, шоколад.
– А ты
когда вернешься? Вечером?
–
Вечером, – сказала мама.
Мальчишка,
прикусив губу, посмотрел в окно, задумался о чем-то, а потом неожиданно спросил:
– Ты
голодная?
– Ну
немного, – ответила мама. – А что?
– Я
куплю сейчас ТЕБЕ чипсы, мороженое и шоколад.
Она
обняла его, и они почти до Черной речки так и сидели, прижавшись друг к другу. В
переполненном автобусе никто и не заметил, как я вытирал мокрые глаза рукавом
пиджака.
В 14.20
я дополз до факультета, поднялся на седьмой этаж в аудиторию 701. Там уже
сидели бакалавры-третьекурсники. На прошлой неделе мы слушали последний альбом
Боуи. А в этот раз были доклады о краудфандинге в журналистике. Последней
выступала Леся Жигулева. Она показывала слайды, что-то рассказывала, а я почти
спал.
–
Краудфандинг – это когда журналист или, например, блогер заявляет тему, а
пользователи скидываются на подготовку материала. Представляете, Али Русланович?
Такая схема обеспечивает полную независимость журналиста от издательств, редакций
и рекламодателей.
Забыл
сказать, я – Али. Это имя придумала мама. Так звали ее отца. То есть его звали
Алибек, но было бы глупо жить с таким именем. К тому же еще и в Петербурге. А
потому я – Али Русланович. Хотя в паспорте так и остался Алибеком. Ничего
особенного – я знал Магомета, который по паспорту был Петром Викторовичем.
– Ладно,
тогда моя заявка такая: я еду в Австралию, чтобы писать о голых серфингистках, –
сказал я, а потом добавил. – Чего сидите? Собирайте деньги!
Я где-то
читал, что в случае падения на Землю астероида размером более десяти километров в диаметре большую часть
нашей планеты покроют хвойные деревья. Что ж, прекрасно – буду читать лекции
белкам.
После
занятий я торчал на семинаре «Научно-популярные медиа». Думал о чем-то своем, рассматривал
людей и никому не мешал. Профессор из Казахстана Андрей Сергеевич Говорун
придумал термин «антижурналистика».
– Ну и
в чем смысл этой антижурналистики? – спросил его доцент Долинский.
–
Например, в способности не отвечать на вопросы, – ответил «казах».
– Но
сейчас-то вы ответили, – сказал я.
– Так я
и не антижурналист! – иронично парировал Говорун.
Вот так
обычно и бывает – придумывает человек чушь какую-нибудь, обволакивает ее
глупыми тезисами, находит аспирантов и разных таких бездарей, и они пишут от
его имени никому не интересные монографии, увлеченно рассказывая об
актуальности и новизне – короче, жмут на педаль. И никто никогда не скажет ему:
«Хватит уже!»
Потому
как лень. Ну и в целом не хочется связываться.
Проходит
время, а он уже со своей чушью – профессор, авторитетный ученый. И совсем не
потеет и краснеет, а, наоборот, иронично и легко отвечает на вопросы. И теперь
уже вы прислушиваетесь к его советам и рекомендациям.
А меня
вот в прошлом году с позором выгнали с семинара «Духовные ценности в
журналистике». За что? Сказали, за бездуховность.
Вечером
на заседании кафедры обсуждали темы дипломных сочинений на следующий год. Студенту
Жорову я предложил написать диплом «„Рождественские встречи“ Аллы Пугачевой как
квинтэссенция вселенского хаоса». Долго спорили, есть ли медиа-составляющая в
этой проблематике. В итоге утвердили название «„Рождественские встречи“ Аллы
Пугачевой как квинтэссенция вселенского хаоса (по материалам зарубежных СМИ)».
Возвращался
домой с чувством полного удовлетворения. За свою жизнь среднестатистический
человек случайно съедает около семидесяти насекомых. Мне кажется, сегодня я
съел лошадь.
Ночью
не спалось. Тихо, чтобы не разбудить Лизу, я пошел на кухню. Пил чай и смотрел
телик без звука. Потом курил на балконе. На подоконнике лежала потрепанная
книжка «Как в одну секунду изменить свою жизнь». Я сел на табуретку и, пока
дымил сигареткой, прочитал две-три страницы. Немного смутила фраза о том, что
жизнь это подарок. Если и так, то тогда подарок на день рождения. Когда друзья
приносят тебе разное ненужное барахло – будто специально сговариваются. Собственно,
и книгу эту мне втюхали на день рождения. Кажется, в прошлом году. Она так и
валяется с тех пор на балконе. Во второй главе автор пишет о неизбежности
изменений: «Даже если вам нравится текущая жизнь, рано или поздно необходимо
что-то менять. Мы же покупаем новую обувь взамен старых любимых ботинок? Вот и
жизнь однажды изнашивается».
Я на
минуту задумался, а потом заглянул на последнюю страницу: «Определите для себя 7
пунктов». Я вернулся на кухню, открыл блокнот и написал свой лист изменений. Первое
– бросить пить, курить и грызть ногти. Второе – меньше говорить, больше думать.
Третье – не врать и не сплетничать. На этом «мои пункты» закончились.
Дрожащими
от волнения руками я приложил этот список под магнитик на холодильнике.
– Ну
все, начинаю НОВУЮ жизнь!
Жалко, что
ничего опять не получится. Решаешь не пить, а потом понимаешь, что без алкоголя
скучно. Пытаешься быть молчаливым и много писать, а выходит с точностью до
наоборот – бесконечно треплешься и ни фига не пишешь. Страшно хочешь бросить
курить, но срываешься после первого же стресса. Кто-то скажет – слабый характер
или отсутствие воли. Наверное и так, но есть же беспроигрышная формула «если
очень хочется, то…». И мне действительно безумно хочется быть другим. Есть оно,
большое желание, которое по идее определенно толкает на решительные поступки. Вот
только получается, что одного желания не очень и хватает. Или даже так – есть
конкретное желание, но оно, как назло, сталкивается с другим противоположными и
наверное не менее желательными желаниями. И эта битва бесконечна.
Нет
смысла планировать даже следующий день – утро подкинет новые проблемы. Не
замечали, что иногда появляется чувство, будто тебя незаметно втянули в игру
под названием «Найди себя среди мудаков». И ты ищешь себя долго и с надеждой, а
потом в холодном поту понимаешь, ты – такой же мудак, как и все. Бац! – и
оказывается, нет ничего уникального в твоем существовании. Получается, не там
искал.
Обычно
в такие моменты я сам себе задаю бессмысленные вопросы. И ищу на них такие же
бессмысленные ответы. Ну, например, будет ли когда-нибудь хотя бы второй век
после НАШЕЙ эры? Нет, серьезно, очень хотелось бы знать, что там случится
ТАКОГО, чего не было у нас? Вряд ли – так же, как и мы, они родятся, повзрослеют,
а потом быстро состарятся. Ну и стареть они будут не быстрее, чем мы.
В
детстве нам клялись, что в 21 веке мы будем летать на Марс и Венеру. И вот, вуаля,
– 2016 год, а мне продолжают втюхивать чартеры в Тюмень и Хургаду. Будущее
рисовалось по фильмам: с добрыми и злыми андроидами, с бесстрашными
астронавтами, в конце концов, с мелафоном в хрупких руках Алисы Селезневой. Оказывается,
нас обманывали. Нет ничего такого – взамен роботов-героев мы получили роботов-пылесосов,
а галактические путешествия обменяли на скоростной интернет. Только подумайте –
42 года длится лето на планете Нептун. СОРОК ДВА ГОДА. Почему же мы до сих пор
здесь, а не там?
Я думал
об этом и смотрел с окна на пустую улицу Савушкина. Она очень красивая по ночам
– особенно после дождя, когда асфальт блестит под фонарями. И редкие автомобили
пугливо, как будто бояться разбудить, шуршат и разъезжаются по своим маршрутам.
Комментариев нет:
Отправить комментарий