Я ПОВЕЗУ ТЕБЯ В ПАРИЖ! Гумер Каримов

Ты очень не хотела идти в кафе под тентом на Павловском вокзале. Тебе
казалось оно неопрятным и временным, как всё на вокзалах, но Павловск не Париж, здесь так мало подобных заведений, да и все они запрятаны в помещения, а так хотелось тёплым июльским вечером посидеть на свежем воздухе. В кафе всего несколько человек, негромко играет музыка. Мы сели спиной к посетителям и поэтому нам никто не мешает смотреть через дорогу напротив, где шумят старые могучие деревья Павловского парка.
Мы смотрим на них и тихо разговариваем. Я обнял тебя. Ты сказала:
- Вот бы лето никогда не кончалось.
- Ты знаешь, - говорю, - если у нас заведутся денежки, хотел бы увезти
тебя в Париж. И не на недельку или две, а на целый год. Ну, по крайней мере, месяцев на девять - десять. Три осенних месяца мы прожили бы в Париже и набродились бы там всласть. А потом махнули бы на юг к Лазурному берегу, на Средиземноморье. К виноградникам и рыбакам. И ты и я написали бы по роману…
- Ой, - засмеялась ты, - отстань! Смени, пожалуйста, тему.

«Старик у моря». Роман Гумера Каримова. Книга первая. Грузинский овертайм. Часть первая. ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ.

Глава пятая.

ГРУЗИНСКИЙ ОВЕРТАЙМ.

  

 В той, другой жизни, Роберт Бат написал повесть про своего учителя. Тот ушел к «верхним людям» на 76 году жизни. Незадолго до смерти он издал последнюю свою книгу, назвав ее «Овертайм». Учитель вспомнил про Данте, его «Божественную комедию» и подсчитал, что имел в виду поэт, когда написал: «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу»? Произведя нехитрый арифметический подсчет, Учитель понял, что для Данте половина жизни – 35 лет. Следовательно, с учетом средней продолжительности жизни во времена эпохи Возрождения, вся жизнь помещалась в семидесятилетний отрезок. А все, что за пределами этой цифры – овертайм.

Литературный портал: Восток - Запад

Я люблю тебя, Батуми. Антонина Каримова

АНТОНИНА КАРИМОВА

Я люблю тебя, Батуми,

Город, дождиком промытый!

По утрам в тебе, как в трюме,

Хачапурный воздух сытый.

Я сродни грузинам нравом,

Дружелюбным и открытым,

И освоила недаром

Вязь КАРТУЛИ алфавита.

Связь с одиннадцатым веком

Эти буковки скрывают

И забавно маму - ДЭДОЙ,

Папу - МАМОЙ называют.

И направо, и налево -

Свет улыбок, чисты думы!

Так живи же, САКАРТВЭЛО!

Процветай же, мой Батуми!

2023

ТО УТРО. Ирина Сапир

В тот день с утра на нас свалилось небо.

Упало нам на головы, на

плечи.

Зияла высь бессмысленно и слепо.

Полоску горизонта изувечив,

свисали миллиарды серо-блеклых

обломков, зацепившихся за ветки.

Беспомощно подрагивали стекла,

когда с опаской их касался ветер.

Они на всех лежали тротуарах,

над ними вязко разливалась темень.

А где-то там в экстазе бились твари,

что наше небо сбросили на землю.

И было страшно так, что ныло сердце.

По черепкам безжизненным и колким

ступали мы, не чувствуя порезов,

и отражался в каждом из осколков

любой из нас. Эфир был стыл, безмолвен,

лишь под ногой скрипел стеклянный щебень.

Скорбели мы, но знали, что способны

опять вернуть на место наше небо.

Что соберем его, как будто пазл,

найдем кусочки все, до мелких самых,

соединим и склеим. Пусть не сразу,

но водрузим обратно. Только шрамы -

дорожки стыков, лягут сетью тонкой,

как будто кто-то процарапал вилкой.

Отныне нам на звезды и на солнце

глядеть сквозь эти частые прожилки.

ЕЛЕНА САУДИЕНЕ. ЛИТЕРАТУРА ЛИТВАКОВ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ – ЗНАКОВАЯ ЧАСТЬ КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕДИЯ ЛИТВЫ

Литература литваков, творимая на разных языках – идиш, русском, литовском – достояние культурного наследия не только Израиля, но и Литвы, и вопрос её увековечивания достоин быть рассмотрен как один из приоритетных аспектов государственной политики в области культуры на самом высоком экспертном уровне.

       Три крупных современных писателя-литвака – Ицхак Мерас, Михаил Ландбург, Григорий Канович - именно на русском языке создают и создавали свои произведения (наряду с идиш, порой – наряду с литовским (Ицхак Мерас) языками). 

      Михаил Ландбург – неповторимый писатель, отличающийся парадоксальностью художественного мышления, планетарным видением (при всей камерности лирических сюжетов), подлинной гуманностью, изысканным мастерствоом словотворчества, многомерностью подтекста, музыкальностью текстовой ткани и тонкой  поэтичностью уникального художественного стиля, позволяющей утверждать, что по большому счёту его тексты – и крупные, и малые формы – это поэзия в прозе.. Краткая до кинематографической зримости фраза, влекушая за собой всю литературную сцену, искромётные, блистательные, преисполненные остроты ума и тонкого юмора диалоги литературных персонажей, душевные порывы неординарных личностей, населяющих образные миры Михаила Ландбурга – всё это создаёт впечатление феерии и чудодейства творимого литературного времени (нелинейного) при сохранении национального колорита и осмыслении эпохальных вызовов в синхронном и диахронном аспектах, что  делает тексты Михаила Ландбурга динамично гармоничными, преисполненными жизнетворческой энергии художественного преображения.

"Рабыня" графа Моркова. Ралот Александр

Ралот Александр

г. Краснодар, 

                                    Рассказ

           "Рабыня" графа Моркова

                                     От автора

   Я закончил рассказ «Загадка мемориальной доски»[1] и извлёк из дальнего ящика порядком запылившуюся папку с пожелтевшими материалами прошлых эпох. Меня заждались герои новых рассказов и повестей — цари и герцоги, шпионы и разведчики прошедших эпох.

 Но не тут-то было. Ящик электронной почты, усиленно мигая, сообщал о всё новых и новых поступлениями. От читателей посыпались письма.

 «Ты ещё не всё написал о жизни крепостного гения. Кое-какие моменты не освещены в достаточной мере. Значит, садись и пиши продолжение!»

Слово читателя для меня закон. Так появился на свет этот рассказ.

 

 1804 год. Кабинет генерала графа Моркова

 

 — Учился, значит?! Академию посещал! Живописец! Художник! От слова худо! — произнеся это Ираклий Иванович Морков подошёл к крепостному, взял за лацканы поношенного сюртука, притянул к себе и продолжил, — если, мне память не изменяет, ты в столицу был отправлен на кондитера учиться. После чего свои, Богом данные, способности должон кремом на тортах да пирожных рисовать.  Гостей кулинарными шедеврами в восторг приводить.

— Барин, но я исполняя заказы на портреты, господ знатных, немалые деньги вашей семье приносить стану. С навыков, в Санкт-Петербурге, мною приобретённых, прибыль великая может образоваться, — робко возразил Василий Тропинин, — опять же, фамилия Моркова, господина моего и повелителя...

— Наказать бы тебя, — бесцеремонно перебил юношу граф, — да уж больно много заступников у моего кулинара-художника сыскалось, и первейший из них мой двоюродный братец, Алексей. А по сему определяю тебя на должность личного кондитера и лакея. Кроме прямых обязанностей, в свободное время будешь копии с картин западноевропейских и русских художников снимать. Усадьба большая, её украшать надобно. Согласись, сие занятие много лучше, чем барщину отрабатывать.

  А когда справишься с этим поручением, дам новое. Уверен, придётся оно по душе тебе. И знания, полученные в Академии, в полной мере применить сможешь, — граф подошёл к окну и стал рассматривать простирающиеся до самого горизонта лесные угодья и поля:

— Задумка у меня имеется. В Малороссии, в Подолье владею именьицем, Кукавка. Надобно местную церковь, после пожара, в должный порядок привести. Написать для неё иконы. Ежели осилишь, расстараешься, отблагодарю щедро. Как тебе этакая перспектива?

 

"Старый альбом" Валентина Юденкова

Валентина Юденкова ОДЕССА

"Старый альбом"

Что мы оставим после нас?

Альбом,где фото дорогие?

Тому, кто после нас, они чужие

А мы же жили 

И любили

Каждое мгновение пытались сохранить

А для потомков это просто фото

Посмотрят и отложат

О чем бумага может говорить?

И только дремлющая кошка приоткроет глаз,

Увидев призрак запредельный,

Смотрящий на фотоальбом

И замурлыкая ,продолжит сон

Грузинский овертайм.Гумер КАРИМОВ

Литературный портал: Восток - Запад

Стихи для детей. Марина Старчевская.

Литературный портал: Восток - Запад

Стихи для детей. Марина Старчевская. 

Урок чтения

 

В грохоте улицы, взрослой и страшной,

мимо блестящих на солнце витрин,

утро шагает смешным первоклашкой

в куртке оранжевой, как апельсин.

Первый урок. За окошком сугробы.

Ёжатся чёлки, съезжают очки —

в самый разгар напряжённой учёбы

в мыслях — русалки, принцессы, сверчки...

Вместо урока — туман Лукоморья,

леший царевича вызвал к доске!

Слышится цокот копыт в коридоре —

завуч летит на Коньке-Горбунке...

Тёплые дни в ожидании марта

спят на антеннах заснеженных крыш....

Сказка вошла и присела за парту —

тихо, как мышь.